Замглавы НБУ Екатерина Рожкова. О манипуляциях Коломойского, будущем Приватбанка и НБУ

Что значит для НБУ новый президент, какие шансы у Коломойского вернуть Приватбанк, и чего боится МВФ.

Яков Смолий пускай остается на своей должности, но Екатерину Рожкову пускай выгонит.

Такова публичная позиция Игоря Коломойского.

Частично она совпадает з мнением президента Владимира Зеленского.

Он также не против, чтобы Яков Смолий продолжил возглавлять Нацбанк.

Хотя новоизбранный гарант пока ничего не заявлял в отношении Рожковой, в последнее время очевидны попытки выгнать ее из НБУ.

Это делается руками народного депутата от «Народного фронта» Юрия Савчука.

В конце мая он подал иск в Окружной административный суд: об отстранении Екатерины Рожковой от выполнения обязанностей замглавы НБУ.

В Нацбанке утверждают, что решение суда не получали, а когда получат — обжалуют.

Пока Рожкова продолжает работать.

Почему она оказалась под ударом?.

По словам Коломойского, Рожкова не должна работать в НБУ из-за истории со скандальными пленками.

Есть и другой аспект: именно Рожкова вместе с Валерией Гонтаревой отвечали за национализацию Приватбанка.

Как известно, сейчас Коломойский требует компенсацию по делу этого учреждения.

ЭП встретилась с Рожковой до решения суда о ее отстранении.

Что она думает об исках депутата Савчука? Как намерена действовать дальше? Есть ли в этих судебных разбирательствах угроза независимости Нацбанка?.

Кто мстит Рожковой, и что может измениться в НБУ.

— Есть прогноз, что вы покидаете НБУ.

Вам уже говорили об отставке?.

— Нет, не говорили.

Интересно, на основании чего сделан прогноз?.

— Во-первых, на основании слов Коломойского о том, что вы должны уйти.

Во-вторых, из-за судебных разбирательств.

Депутат Савчук через судебные иски пытается отстранить вас от исполнения обязанностей.

С чем вы это связываете? За этими исками стоит Коломойский?.

— Мы говорим не столько обо мне, сколько в целом о Национальном банке как независимом институте и о том, какое давление на него оказывается.

В том числе — через публичные высказывания.

Не только эти иски пытаются подорвать независимость НБУ.

Решения судов по Приватбанку, например.

Более того, мы наблюдаем активизацию многих уголовных дел в отношении сотрудников НБУ.

Взять хотя бы последнее дело, открытое Государственным бюро расследований.

Одним из обвинений является «продажа кредитов сотрудников НБУ по заниженной стоимости».

Но мы ведь все делаем через Pro.

Zorro, избавляясь от несвойственной для центрального банка функции — обслуживания кредитов, выданных когда-то сотрудникам НБУ.

Если говорить об отчете Счетной палаты, в котором фигурируют данные о том, что мы неправильно потратили около 100 млн, то могу сказать, что из них только 60 млн грн приходится на судебные сборы по искам, которые мы возбуждаем против экс-владельца «Ви.

ЭйБи банка» и банка «Финансовая инициатива» Олега Бахматюка.

Задолженность по рефинансированию по этим двум банкам составляет 10,7 млрд грн.

Если существует правило, что истец должен платить судебный сбор, то как Нацбанк должен защищать свои интересы и пытаться вернуть рефинансирование, не тратя эти деньги? Это взаимоисключающие вещи.

Что касается обвинений относительно потенциально неправомерных действий сотрудников.

Мы с 2014 года начали реформировать Нацбанк по многим направлениям.

Одно из них — выстраивание системы коллегиального прозрачного принятия решений.

Работа выстроена так, что индивидуальное принятие решений исключено.

Это просто невозможно.

Более того, все наши глобальные документы и подходы обсуждаются с рынком, они опубликованы.

Я пытаюсь сказать, что не только моя скромная персона интересует не знаю кого.

— Юрий Савчук подал иск конкретно к вам.

— Да, это конкретно ко мне, и это не первый иск.

Подобный иск был в 2018 году от Игоря Луценко.

Мы выиграли тогда этот суд.

Правда, суд несколько раз минировали, когда должно было пройти заседание по моему вопросу.

Я рассматриваю это как проверку на прочность.

Не столько самого Нацбанка, сколько всей власти.

Вот завтра суд запретит исполнять обязанности правительству, через день — парламенту.

Это тест на то, насколько позволительно в стране разрушать институциональность органов власти.

— И Савчук тут — самостоятельная фигура?.

— Я с ним не знакома и никогда его не видела.

Он, я так понимаю, меня тоже.

Мне сложно представить, чтобы он просто так решил подать в суд против меня.

Это не может не расстраивать, ведь когда звучат заявления о том, что нужно провести аудит всех решений Национального банка и проверить их правильность, я хочу сказать одно: мы имеем однозначную инфляцию, относительно стабильную экономику и возможность прогнозировать, банковская система работает нормально.

Это результат всех реформ и усилий Национального банка, и они отмечены специалистами во всем мире.

— Давайте рассмотрим такую мотивацию.

Судебные процессы могут испортить вашу или не вашу деловую репутацию….

— Могут, конечно.

— С юридической точки зрения это является основанием для отставки.

— Совершенно верно.

— Чьих рук это дело, вы не знаете?.

— С рынка ушло сто банков.

Минимум — могут быть заинтересованы бывшие собственники этих банков.

У нас есть единичные случаи, когда неплатежеспособные банки закрыли задолженность по рефинансированию или пытаются помочь Фонду гарантирования взыскать с заемщиков средства.

Остальная же масса осталась очень недовольна решениями Нацбанка.

Опять-таки — все происходило в рамках утвержденной политики Нацбанка.

Я являюсь членом команды и разделяю подходы, которые наша команда выработала в 2014 году.

Сейчас мы их совершенствуем.

Убрать одного человека не значит, что поменяется политика Национального банка, правда? Может быть, подобные иски — это просто личная месть.

— Вы часто говорите о независимости НБУ, но не все в это верят.

По моей информации, некоторые депутаты БПП шантажировали Банковую тем, что не будут голосовать за законопроекты, пока их коллега по партии Руслан Демчак не получит разрешение на покупку банка.

Он его получил.

Такие истории дают журналистам основания считать, что не всегда Нацбанк может быть предельно независимым.

— Все не совсем так.

Во-первых, все решения в НБУ действительно коллегиальные.

Во-вторых, мы всегда взвешиваем последствия.

РВСбанк находился в статусе переходного из Фонда гарантирования вкладов.

Летом 2015 года, когда было принято решение о переходном банке, он был выкуплен из фонда бизнес-партнером Демчака Стецюком.

Транзакция свершилась.

Да, у нас возникли определенные вопросы, но откатить операцию обратно было невозможно.

По закону у нас нет такой возможности как реституция.

На тот момент ФГВФЛ уже получил свои деньги.

— То есть выбора не было? Нельзя было отказать?.

— Сделка уже состоялась.

В законодательстве есть определенные несоответствия, но тогда для фонда это было хорошо.

Государство получило деньги, чтобы рассчитываться с вкладчиками и избежать потерь.

Мы всегда пытаемся положить на чаши весов все варианты и понять, какой риск несем.

На тот момент в фонде было много банков.

У нас еще были иллюзии, что инвесторы будут что-то покупать.

Мы бы понесли репутационные потери и отпугнули инвесторов, если бы после свершения сделки остановили ее.

Второй момент: государство получило деньги — это позитивно, хорошо.

Третий момент: мы не видели рисков от лицензирования этого банка.

То есть от этого решения дополнительных проблем не возникло, а негативные последствия могли бы быть.

В том числе в виде судебных разбирательств с ФГВФЛ.

Так что это не было связано с давлением на нашу независимость.

На тот момент это было правильное решение.

— Мне сложно представить инвестора, который решает вложиться в украинский банковский сектор, видя, как депутат из властной партии с неидеальной репутацией покупает банк.

— Мы же не характеризуем Демчака.

Мы говорим о процедуре покупки активов у Фонда гарантирования вкладов.

Чем быстрее он продает, тем дороже это стоит.

Со временем качество активов портится.

Это очевидные вещи.

Чего ждать от Зеленского.

— Новый президент обещал сохранить независимость НБУ.

Вы уже контактировали с ним или с представителями его команды?.

— Яков Васильевич контактировал.

Он встречался с президентом.

Яков Васильевич очертил ряд проблемных вопросов, которые, с его точки зрения, требуют поддержки и решения.

Например, выполнение программы МВФ.

Вопрос независимости НБУ тоже звучал.

Я, наверное, все-таки оптимист.

Если новый президент делает заявления, то он будет придерживаться сказанного и работать в этом направлении.

Я не понимаю, кому может угрожать независимый НБУ.

Мало того, мы же подотчетны Верховной Раде.

Все наши решения мы публично объясняем.

Наша монетарная политика дает результат и показывает, что она действенная.

Самое страшное мы уже пережили.

Сейчас есть все условия для хорошего экономического развития.

Они созданы, в том числе руками НБУ при сотрудничестве с Минфином и другими ведомствами.

— Если уйдет часть команды, это не будет посягательством на независимость НБУ?.

— Вопрос в том, как уйдет часть команды.

Команда уже говорила, что по закону мы имеем мандат по времени.

У кого-то раньше заканчивается срок полномочий, у кого-то позже.

Команда публично неоднократно говорила, что не собирается уходить и планирует работать до окончания мандата.

— Зеленский заявил, что не будет пытаться снять Смолия.

По закону это решение должен принять парламент.

Как думаете, он может его принять?.

— В случае с Яковом Васильевичем решение парламента возможно в том случае, если он захочет пойти в отставку сам или по состоянию здоровья, или если его признают недееспособным.

Просто так его нельзя отправить в отставку.

В законе эти предохранители прописаны для того, чтобы курс Нацбанка оставался неизменным независимо от политического цикла.

— Когда у вас заканчивается срок работы?.

— Меня назначили летом 2018 года на семь лет, то есть до 2025 года.

Понимаете, ну уберут меня, но от этого не поменяются принципы работы НБУ.

Если я уйду, Нацбанк же не станет разрешать банкам связанное кредитование, беззалоговое кредитование, создавать банки-пустышки.

Из-за моего ухода принципы работы Нацбанка не поменяются.

Они останутся прежними.

Как манипулирует Коломойский, есть ли у него шансы вернуть Приватбанк и что у него с Гонтаревой.

— На этапе смены власти бывшие акционеры Приватбанка начинают выигрывать все больше дел в судах, появляются новые иски, осуществляется давление на Нацбанк.

Каким вы видите дальнейшее развитие событий в отношении Приватбанка?.

— Я не знаю, что будет дальше, но я знаю, что будем делать мы.

Все это выглядит очень странно.

Скорость назначения судебных заседаний, скорость принятия решения между двумя турами выборов.

В судебных решениях факты перепутаны, выводы ошибочные, нет понимания работы НБУ.

Все намешано.

24 мая мы подали апелляции и изложили там еще раз все аргументы.

Я все-таки надеюсь, что судьи их прочитают и попытаются разобраться.

На самом деле решения по Приватбанку касаются как независимости НБУ, так и перспективы банковского сектора в целом.

В одном из решений оспаривается право НБУ проводить проверки.

Проверки — это один из инструментов, с помощью которого мы реализуем свою надзорную функцию.

Что будет, если завтра каждый банк, по которому есть негативные результаты проверок, возьмет судебное решение по Приватбанку и скажет: вы не имели права.

Кто тогда несет ответственность за стабильность банковской системы, если мы лишены инструментария и не можем даже провести проверку?.

Функция Национального банка как регулятора нивелируется.

Он оказывается парализован.

По поводу самого Приватбанка мы уже говорили: если отменить все, то он опять окажется неплатежеспособным.

— И вы повторно примете решение о его национализации.

— Конечно, для финансовой стабильности банкротство такого банка — это ужасный удар.

Под выплаты из ФГВФЛ подпадает 130 млрд грн.

Если эти деньги попадут людям на руки, то невозможно представить, что произойдет с инфляцией и курсом.

Банк остается лидером по внутренним платежам и денежным переводам.

Если остановятся все эти платежи, будет коллапс.

Приватбанк нельзя ликвидировать или обанкротить.

Надо искать другой вариант.

Национализация — это было вынужденное решение, обусловленное только тем, что у этого банка была огромная нехватка капитала.

Отматывание ситуации точно идет вразрез с обязательствами, которые мы брали на себя как страна по программе МВФ по оздоровлению системы.

— Чем вы объясняете такую позицию судов?.

— У нас не закончена или не проведена реформа судебных органов власти и правоохранительной системы в целом, и не только НБУ на это жалуется.

Сейчас сто банков находятся в банкротстве.

Они не погасили рефинансирование на сумму около 39 млрд грн по основной сумме кредита.

Против этих банков фонд подал огромное количество исков, более 5 тыс, но с 2015 года нет ни одного результата.

Мы даже не понимаем, на какой стадии рассмотрения эти дела.

Мы только по Приватбанку передали 20 коробок документов с результатами forensic audit в правоохранительные органы.

Несмотря на предоставленные доказательства, следствие не продвинулось.

— Позиция экс-акционеров Приватбанка меняется.

Сначала Коломойский сказал, что хочет 2 млрд долл компенсации, потом — что он допускает владение Приватбанком вместе с государством.

Вы считаете возможным какой-то из этих вариантов? Можно ли отдать Коломойскому часть банка?.

— Если основываться на законе, то это невозможно.

В законе черным по белому написано: бывшие собственники не могут выставлять претензии к новому собственнику и претендовать на возврат им акций.

Выплату компенсации, о которой упоминал Игорь Валериевич, закон допускает в том случае, если они докажут, что понесли ущерб и смогут это обосновать.

Мы сделали стресс-тест и оценку активов банка в 2015 году.

В чем разница между стресс-тестом и оценкой активов? Активы мы оцениваем по состоянию на сейчас, а стресс-тест — это более forward-looking, он направлен на будущее.

По итогам оценки активов банк имел отрицательный капитал.

Где тут ущерб?.

— Коломойский говорит, что изменились требования к капиталу.

— Это же манипуляция.

Требования к оценке активов изменились с 2017 года.

Все, что было до 2017 года, это были требования, которые действовали и до этого — положение №23 от 25 января 2012 года.

— В чем именно манипуляция?.

— Когда мы делали оценку качества активов, мы руководствовались действующими на тот момент инструкциями и положениями НБУ.

Как оценить качество заемщика? Если финансовое состояние заемщика не позволяет обслуживать кредит, то он должен быть понижен в классе, оценен как высокорисковый заемщик.

Чем это можно компенсировать? Залогом.

Залог при этом должен быть твердым, ликвидным.

Банк должен иметь возможность осуществить взыскание, если заемщик не погасит кредит.

Все эти условия должны соблюдаться одновременно.

Что было в залогах Приватбанка? Права требования на поставку какой-то продукции в будущем, которая не была оплачена.

В залогах были поставки нефтепродуктов, масел.

Стоимость этих залогов — ноль, качество заемщика — плохое, потому что у него пустые балансы и он не может обслуживать долг.

Когда мы проверили залоги, мы сказали: ребята, вы неправильно применяете нашу инструкцию.

Когда мы это делали, действовало положение №23 НБУ, касающееся оценки кредитных рисков.

Поскольку это был конец 2016 года, а с 1 января 2017 года должно было вступить в силу положение №351, мы сделали оценку активов еще и по-новому положению.

Кстати, об этом мы говорили и менеджменту, и бывшим собственникам.

Мы давали банковской системе время, чтобы она могла соответствовать новым требованиям с 2017 года.

Нам надо было понять, что есть на балансе и какая проблема может возникнуть в январе 2017 года.

Это нормально.

В этом и есть манипуляция со стороны Игоря Валериевича.

Это подмена фактов.

Суд тоже говорит: вы оценили капитал банка по положению, которое не существовало.

Это неправда.

Мы оценили по действующему, а в дополнение проанализировали, что после вступления в силу новых правил потребность в дополнительном капитале также сохранится.

— Обсуждался ли вариант совместного владения банком?.

— Такое желание было у бывших собственников.

— Какую долю они хотели?.

— Мы не торговались, шли по закону, а он предусматривает конкретные шаги.

По закону никакого совместного управления или владения не может быть.

— По словам людей, знакомых с процессом национализации, экс-собственники пытались договориться с президентом о том, чтобы они остались собственниками.

Рассматривались такие варианты?.

— Я этого не знаю.

Могу только подтвердить, что бывшие собственники хотели каким-то образом сохранить возможность остаться владельцами.

Но для меня все было однозначно.

У НБУ не было никаких оснований даже обсуждать эти варианты.

Мы могли обсуждать только предусмотренный законом сценарий.

— В мае в Украине пребывала миссия МВФ.

Какова позиция МВФ касательно банка? Возможно ли продолжение сотрудничества с кредитором, учитывая происходящее с Приватбанком?.

— Миссия сказала, что вернется к нам после парламентских выборов и формирования нового правительства.

Действующая программа stand-by — короткая.

Она нам нужна для того чтобы пройти выборный период.

В ней нет никаких новых сверхреформ, которые бы требовали сверхусилий.

МВФ всегда интересует только одно: состояние государственных финансов, дефицит бюджета.

По сути, к нам у них не было каких-то серьезных вопросов.

Мы все выполнили, но что произошло? Накануне их приезда мы получаем судебное решение по Приватбанку о незаконности национализации, норма о незаконном обогащении признается неконституционной.

Эти события также оказались в фокусе их внимания.

Естественно, ситуация, которая сложилась вокруг Приватбанка, очень волнует МВФ.

Он тоже видит, что это попытка разрушить независимость НБУ.

— Коломойский говорил, что он не ищет путь, который бы отразился на клиентах или на банковской системе.

На вопросы о том, кто в НБУ был заинтересован в национализации Приватбанка и кого следует привлечь к ответственности, он называет вас и Валерию Гонтареву.

Чего он хочет?.

— Мне кажется, что мы с Гонтаревой не очень ему нравимся.

Есть профессиональные отношения, а есть личные.

Поскольку мы с Игорем Валериевичем знакомы — в отличие от депутата Савчука, которого я не знаю, — могу сказать, что мы не вызываем у него симпатию.

Опять-таки, он бизнесмен и заинтересован в том, чтобы любая ситуация для него оказывалась выгодна.

Сейчас он пытается получить какую-то выгоду.

Либо путем компенсации, либо другим путем.

Совместное владение Приватбанком для меня вообще нереалистичный сценарий.

— Какова сумма невыполненных Коломойским обязательств?.

— Свыше 155 млрд.

Это то, что государство внесло в капитал банка.

— Договаривались же не на эту сумму?.

— После национализации Приватбанка некоторые активы были уценены.

Уценка произошла уже при действующем менеджменте и подтверждена аудитором.

Изначально речь шла о том, что есть некий набор кредитов, которые нужно реструктуризировать и начать выплачивать.

— Сейчас какие-либо кредиты возвращаются?.

— К сожалению, почти ничего не возвращается.

Бывшие собственники выбрали судебную систему, чтобы отстоять свою позицию и в период политической турбулентности проверить на прочность нашу.

— Есть мнение, что причина давления Коломойского на НБУ — в его желании замедлить судебные процессы и избежать ответственности, а не получить компенсацию.

Как вы считаете?.

— Это возможно.

Это очень значимый для страны кейс.

Сейчас вряд ли кто-то вспомнит названия всех ста банков, которые ушли в Фонд гарантирования и по которым государство выплатило вкладчикам суммарно около 100 млрд.

Но все точно знают, что в капитал Приватбанка было влито 155 млрд грн.

Это не может остаться незамеченным.

Более того, решение о национализации принималось на очень высоких уровнях.

По сути, правительство приняло решение увеличить государственный долг на такую сумму денег.

— Да, но Коломойский не считает, что экс-министра финансов Александра Данилюка нужно привлекать к ответственности.

В качестве ответчиков со стороны регулятора по делу Приватбанка он называет две фамилии: вашу и экс-главы НБУ Валерии Гонтаревой.

— Поэтому мне кажется, что это попытка решить данную историю по-другому, и давление на Нацбанк может быть частью этой стратегии.

— Вариант, что экс-акционеры хотят избежать ответственности, более вероятен?.

— Я боюсь оценивать все эти вероятности.

Слишком непредсказуемыми были для нас судебные решения в Украине.

Мы очень надеемся на решения судов в иностранных юрисдикциях.

— На аудит Кroll возлагались большие надежды, но движения нет.

Против экс-акционеров обвинения не выдвинуты.

Почему так произошло?.

— Отчет Кroll охватывает десять лет.

Он показал общую картину мошеннических схем и их масштабы.

Определенные случаи он подкрепил документами.

Это не было детальное расследование каждой транзакции.

Это физически невозможно, но в отчете есть отдельные кейсы мошенничества.

Новое руководство Приватбанка тоже начало проверять документы, процессы.

Оно обнаружило много всего, тщательно собрало и подало эту информацию в прокуратуру.

В общей сложности это 20 коробок документов, которые подтверждают схемы выведения денег, случаи нарушения законодательства.

После того, как мы с Приватбанком все отдали в прокуратуру, был период, когда у нас и у банка активно запрашивали дополнительную информацию.

Мы надеялись, что расследование идет, но о статусе нас никто не уведомляет.

Потом вдруг появились обвинения в наш адрес, что мы злоупотребляем Кroll.

Потом вся эта история затихла.

Почему? Понятно, что мы расстроены этим фактом, но у меня нет ответа на этот вопрос.

Я не люблю делать какие-либо предположения, но считаю, что это в корне неправильно.

— Юрий Луценко говорил, что условия реструктуризации не позволяют ГПУ оценить убытки.

Коломойский говорит, что реструктуризация проводилась под вашим чутким наблюдением.

Вы признаете, что НБУ тогда допустил ошибку с Приватбанком, когда более-менее качественный залоговый портфель превратился в беззалоговый?.

— Во-первых, он и не был залоговым.

В 2015 году мы обнаружили дыру.

Если бы там были твердые залоги, хорошие заемщики, мы бы не определили по результатам оценки качества активов необходимость докапитализации банка.

Во-вторых, опция реструктуризации для всех банков была одинаковой.

Мы понимали, что одномоментно внести такой капитал живыми деньгами не способен никто.

У нас была задача не убить банки, а помочь им выйти из этой ситуации.

Те, кто провели реструктуризацию, продолжают работать на рынке.

Что могли сделать банки? Внести живые деньги, добавить залоги, реструктуризировать портфель или использовать эти опции в комбинации.

Мало того, Приватбанку мы несколько раз продлевали сроки, понимая, что у них огромный объем портфеля.

Мы требовали перевести кредиты на платежеспособных заемщиков и укрепить их залогами.

Все остальное банк делает самостоятельно, ведь мы не имеем права вмешиваться в принятие ими решений.

Мы может только зафиксировать последствия этих решений.

Наши требования они не выполнили.

— ГПУ как раз утверждает, что условия реструктуризации не позволяют им зафиксировать убытки.

— ГПУ говорит, что кредиты выданы или реструктуризированы на долгий срок, срок окончания договоров не наступил, поэтому нельзя зафиксировать потери.

Во-первых, чтобы фиксировать потери или дефолт этих заемщиков, не надо, чтобы наступил срок.

Кредиты должны были обслуживаться и частично погашаться, а мы уже видим просрочку.

Этого достаточно.

Во-вторых, по ряду кредитов из-за нарушения условий банк расторгнул договора и потребовал погашения задолженности в полном объеме, но этого не произошло.

По сути, этими заемщиками уже объявлен дефолт.

— Какие сроки этих кредитов?.

— Они были на 10-12 лет, но были расторгнуты банком в 2017 году.

Про программу МВФ, учетную ставку и потребительское кредитование.

— МВФ уехал, неопределенность осталась.

Какие шансы у текущей программы на выполнение и какой должна быть новая?.

— Заявление Администрации президента по итогам встречи с МВФ достаточно оптимистично.

Украина готова продолжать работать с МВФ и выполнять программу.

Существующая программа рассчитана до февраля 2020 года.

До ее завершения планировалось получить еще два транша — в мае и ноябре.

В мае транш мы не получили, но выборы пройдут быстро, сформируется новое или старое-новое правительство и мы сможем завершить эту программу.

На самом деле, для завершения этой программы глобальных условий нет.

По сути, мы должны подтвердить нашими действиями, что не сворачиваем с прежнего курса.

Включая в том числе ситуацию с Приватбанком.

Независимо от того, как завершится год, уже надо думать о новой программе.

Она должна быть более долгосрочной и подтверждать выбранный нами курс.

Важно закончить медицинскую реформу, реформу образования, реформу энергоотрасли.

Крайне важны судебная реформа, эффективная работа антикоррупционных органов, запуск рынка земли, принятие закона про "сплит".

— Это должна быть программа stand-by?.

— Нет, это должна быть программа расширенного финансирования EFF на три года.

У нас 19,5 млрд долл резервов.

До конца года мы должны выплатить чуть более 5 млрд долл по валютным обязательствам правительства.

Резервов хватит, чтобы обслужить эти долги.

Вопрос в том, что сотрудничество с МВФ открывает возможность привлекать финансирование от других МФО.

— Когда критично получить транш с точки зрения долговых платежей?.

— Как я сказала, резервов хватает.

У нас нет критичной потребности в финансировании.

Более того, темпы развития экономики, несмотря на все заявления о дефолте, пока остаются относительно стабильными.

— Темпы развития экономики замедляются.

— Да, замедляются, и заявления о возможном дефолте тоже на них влияют.

Хочется, чтобы все-таки заявления от власти были более четкими.

У нас нет такого, что нам транш нужен прямо сегодня или завтра… Мы видим, что 2019 год мы в принципе можем пройти.

Важность следующего транша в том, чтобы он случился и подтвердил курс на реформы.

— Вы прогнозировали существенную активизацию потребительского кредитования в 2019 году.

Прогнозы сбываются?.

— Этот сегмент оживился традиционно самый первый.

Короткие кредиты, без концентрации в национальной валюте, имеют высокую маржу и обеспечивают высокую доходность для банков.

Произошел рост зарплат и пенсий, потребление стало расти.

Люди оптимистичнее смотрят в будущее.

За счет быстрой оборачиваемости у банков не возникает скрытых проблем с качеством.

Такие кредиты должны гаситься ежемесячно.

— Вы планировали уделить больше внимания сегменту потребительского кредитования при стресс-тестировании банков.

— Этот продукт массовый, но с ним все сложно.

В банке должны быть хорошая ІТ-система, скоринговая система, должны быть четко выписаны стандарты продуктов.

Мы намеренно включили этот сегмент в стресс-тест.

Первая проблема — мы видим, что у нас уровень закредитованности населения очень низкий по сравнению с другими странами — 5,7% ВВП.

Основной стрим в Европе — кредитование домохозяйств.

У нас, к сожалению, пока есть проблемы с развитием ипотеки и автомобильного кредитования.

Вторая проблема — беззалоговые кредиты.

Именно поэтому по ним у нас такая высокая ставка: банки закладывают потенциальные потери в эту доходность.

Я часто шучу: хорошие заемщики платят за плохих, поэтому мы решили посмотреть.

В 2018 году рынок вырос на 30%, в 2019 году ждем тот же темп.

Мы проанализировали банковские модели всех банков, чтобы наложить на их кредитные портфели стресс-тест.

Нам важно понять, хватает ли у них маржи, чтобы аккумулировать возможные потери.

Также это позволит выявить, нужно ли вводить дополнительные требования к капиталу или к учету этих активов.

— Уже понятно, каким банкам потребуется докапитализация?.

— По базовому сценарию я вообще не ожидаю, что такие банки будут.

Уровень покрытия резервами очень высокий.

Очень много активов было взято на баланс.

К слову, это вторая проблема, которая есть в банковском секторе: неработающие активы, которые были взяты в погашение кредитов.

Банки взяли их на баланс и теперь эти активы не позволяют им наращивать доходы, потому что по своей сути они профинансированы за счет депозитов.

Однако депозиты платные, по ним нужно платить проценты каждый месяц, а активы доходов не приносят.

Мы просим банки утвердить планы реализации этих активов.

Чем больше они находятся на балансах, тем ниже их стоимость.

— При сохранении высокой учетной ставки НБУ какие прогнозы по активизации корпоративного кредитования?.

— Ставка — это только один из сдерживающих факторов.

Мы только что с вами договорились, что в сегменте потребительского кредитования банки закладывают потенциальные потери в доходность.

Как она формируется?.

Есть общая себестоимость ресурса для банковской системы.

Сейчас она по банкам, думаю, не выше 10%.

Соответственно, если посчитать среднюю стоимость ресурса, то банки могут снижать ставку по корпоративному кредитованию уже сегодня.

Вопрос рисков.

Риски остаются.

В первую очередь, для банков риски генерирует недореформированная судебная система.

Второй вопрос касается наличия достаточного количества добросовестных заемщиков.

Кредитный портфель заемщиков, которые не допускали дефолта, растет на 20-25% в год, но таких заемщиков мало.

Очень много заемщиков все еще в дефолте и пока не прошли реструктуризацию.

Мы ожидаем, что в сегменте качественных заемщиков прирост кредитного портфеля по итогам 2019 года может составить 15%.

У нас очень большая концентрация проблемных кредитов.

Среди них есть бизнес-группы, которые в свое время были очень сильно закредитованы и сейчас находятся в дефолте.

Пока они не реструктуризируют свои обязательства, они не смогут получить пополнение оборотных средств.

— Это проблема госбанков?.

— Да, их.

Такие бизнес-группы преимущественно закредитованы в госбанках.

Теоретически отдельные их предприятия могут пойти в другие коммерческие банки, но сегодня заработал кредитный реестр, и коммерческие банки видят кредитную историю таких заемщиков.

— НБУ разрабатывает долгосрочную стратегию развития банков.

Какие шаги предполагает этот документ?.

— Речь о стратегии работы НБУ на 2020-2025 годы.

Период чистки и стабилизации финансового сектора закончился.

Очевидно, что и экономика готова к росту, и банковская система может и должна ее подпитывать.

У нас осталось много проблем: высокий уровень NPL, непрозрачная структура собственности в небанковском секторе, необходимость обновлять законодательство.

Мы попытались для себя прописать видение перспективы.

Мандат НБУ — обеспечивать финансовую стабильность.

Эта задача связана с действиями других стейкхолдеров, в том числе Минфина в части реформирования налоговой, введения одноразового декларирования.

Последнее предусмотрено законом о валюте.

Мы не можем дальше двигаться, если это не будет сделано.

Все эти вещи включены в стратегию.