Блогер попал в больницу и рассказал обо всех ужасах проваленной медреформы: «Пока живой…»

Блогер Руслан Уралов рассказал об изнанке больничной жизни.

— Это вы тут орёте?.

— Я ору.

— А чего орёте?.

— Больно мне вставать и садиться, вот и ору.

— А потерпеть не можете?.

— Терплю молча то, что можно терпеть молча, что можно терпеть с криком, терплю с криком.

— Но здесь же вы не один, больные пугаются, персонал.

— Это недолго: крик — поднялся, крик — присел.

Два дня я без перевязки с обезболивающим, вы бы все выходные прорыдали без остановки, а я ору, лишь когда поднимаюсь или сажусь.

— Мы не обязаны вас перевязывать, это должны делать медсёстры из хирургии.

— Значит не должны, если не пришли и не перевязали.

— А почему это не пришли?.

— Потому что хотят, чтобы я тут у вас орал.

В пятницу в этой палате лежали шесть пациентов.

Трое были лежачими, двое ходили под себя в памперсы, у третьего хватало сил взгромоздиться на стульчак, под которым стояло ведро.

Струя мощно била в пластик, падало с чавканьем.

Но это же естественные запахи.

Деду с длинными седыми усами памперсы меняла дочь, ночевавшая тут же в больнице.

За дедом с белой бородой ухаживала нанятая его внучкой санитарка.

Мужика со стульчаком выписали вчера утром, а усатый дед умер днём.

После обеда у него начались сбои в дыхании.

Испуганная дочь отправилась искать доктора, потому что санитарка и медсестра не знали, что делать.

Доктор вошёл вскоре после того, как больной затих и констатировал смерть.

Перекладывать тело на каталку было некому, я вызвался помочь, и вместе с доктором и санитаркой подняли простыню с усопшим с кровати.

Та треснула и покойный чуть не выпал, но мы успели донести его до каталки.

Одна из женщин сетовала на сильные боли в спине — остеохондроз.

Ночью привезли очередного деда, в очках, уложить его пришлось возле умывальника: родственники отказались от кровати мертвеца, а с кровати «стульчака» я забрал матрац, чтобы спать было мягче.

Решили, пусть переночует один раз в повышенной влажности, а утром разберутся.

Не разобрались, потому что утром деда в очках перевели в другую палату, где телевизор, холодильник и отдельный туалет с душем.

Я в ней лежал когда-то.

Впрочем, и здесь мне никто не мешает развернуть монтажу и работать над фильмом.

— Дед, просыпайся, я привезла тебе ципок, опирайся, попробуй встать.

Это внучка будит деда с белой бородой, собирает его вещи.

— Дед, присядь, вот так, опирайся на ципок, попробуй встать.

Мы едем в реабилитационный центр там ты снова будешь ходить.

Поехали, у меня мало времени.

Дед сидит на кровати, недоумённо водит головой, щурится, переспрашивает, мол, куда мы едем? Пытается встать на ноги, у него не получается и он бессильно падает обратно на кровать.

Входит завотделением, за ним — люди в красной униформе с каталкой, это бригада скорой помощи.

Доктор-скорик интересуется: кто тут Трусов.

Завотделением указывает на меня: вот он.

Он? — переспрашивает скорик.

Да, он, — говорит зав.

Вмешивается внучка: Трусов здесь, мы едем с дедушкой в реабилитационный центр.

Скорик смотрит в направление, называет адрес, интересуется: там точно есть реабилитационный центр? Да, — отвечает внучка, — давай, дед, поехали.

Деда с белой бородой увозят, а я думаю, что в моих имени и фамилии тоже много «р» и «у», но как можно лысого перепутать с бородатым?.

— Это вы что, сами себе укол делаете?.

— Ну да, сам себе укол делаю.

— А почему не медсестра, я сейчас позову сестру.

— Не надо, она отказалась его делать.

— Это почему?.

— Потому что его нет в назначении.

— Так вы что сами себе укол назначили?.

— Нет, его назначили в хирургии, а здесь в терапии этого укола нет.

— Так, может, вообще сами себя лечить будете?.

— Запросто: видите, у меня катетер в вене стоит, то есть я сам себе могу ставить капельницы, могу сам себе делать внутримышечные инъекции, таблетки тоже сам могу глотать, сидеть дома и там орать.

Лекарства всё равно я покупаю.

Получается, что вы как персонал больницы просто не нужны, тем более, что и пациентов не очень любите.

— Нет, любим, просто вас много, я одна на сутки и на 70 человек, устаю и сил душевных на всех не хватает, и зарплата маленькая.

Еле держимся тут на сменах.

Хотите перелечь под окно, тут удобнее и к к вашему компьютеру ближе.

Трусов не вернётся, его в хоспис увезли.

— В хоспис? А говорили в реабилитационный центр.

— Да кто же ему скажет, что его умирать везут? Сама дом на себя переписала, а деда — в хоспис.

Это что это вы опять на руку наматываете?.

— Да вот, плохо реанимация катетер закрепила, сорвал нечаянно.

Пойду сейчас покупать новый.

Сегодня понедельник, я лежу в терапии, а в минувшую среду меня положили в хирургию, где соседом по палате оказался худющий дед, которому недавно и аж под ягодицу ампутировали ногу.

Дед постоянно стонал и жаловался на боли в сердце, хотел пить, требовал пустую бутылку, чтобы в неё помочиться, жалобно просил кого-нибудь позвать.

Я звал, приходил доктор и говорил, что болит не сердце, а спина, кардиограмма показывает, что сердце тут не при чём, просто одноногому деду надо чаще переворачиваться с бока на бок, питьё стоит у него на тумбочке — стакан с трубочкой, на деда надели памперс, который просто сменят, и вообще не надо обращать на него внимания, он умирает.

Обращать внимание пришлось по ночам, всё равно я не мог уснуть и монтировал фильм.

Дед же бормотал постоянно, что вот-вот придёт пенсия, и сын её получит, и купит ему новую ногу.

Я поил его, переворачивал с бока на бок, расправлял простыни и поправлял одеяло и всё время слушал историю о пенсии, сыне и новой ноге.

В пятницу у деда закончились памперсы, и ему подстелили пелёнку, в которую он немедленно с шумом опорожнился.

Персонал принялся бегать, воротить носами, возмущаться и мыть деда.

Оказалось, что новые памперсы должен был привезти сын, да пропал куда-то, на звонки не отвечает.

Сходил за памперсами и минералкой деду, по дороге думал: надо бы не ссориться с родственниками, завести новых друзей, а со старыми поддерживать тёплые отношения.

Ну его нафиг вот так одному валяться, мучаться, а помочь могут лишь засыпающая на ходу санитарка или случайный сосед.

— Как там одноногий дед? — спрашиваю у пришедшего перевязывать меня медбрата.

— Пока живой, — отвечает, — сын так и не появился, а памперсы мы ему вскладчину купили.

Одиннадцать друзей одиннадцатой больницы.

Через приёмное отделение иду в аптеку за новым катетером.

А, вот, скорая двенадцатого завозит, тяжёлый, значит пойдёт без очереди.

Люди ждут, когда их оформят в одно из отделений больницы.

Осень, похолодало, отопительный сезон задерживается, и старички посыпались.

В приёмном, как и во всей больнице не хватает сотрудников, поэтому оформление идёт медленно, а тут ещё и скорая новых и новых подвозит.

Во вторник ночью меня не приняла инфекционная больница (а я скорикам говорил, что 40,2 не обязательно из-за вируса может подняться, могут просто и ноги воспалиться) и перенаправила сюда, в 11-ю.

Скорики тогда расстроились, мол, снова эта 11-я, нас там терпеть не могут.

Есть такое: приёмные не любят скорых и наоборот.

Скорые не любят приёмных, потому что те находят любые поводы, чтобы не принимать их пациентов.

А приёмные не любят скорых, потому сдают всех подряд.

— Кто тут Трусов?.

— Трусова сегодня увезли в хоспис.

— Трусов только что поступил.

— Тогда вон лежит, однофамилец, наверное.

Пациента привезли из больницы скорой помощи.

Осматривают, выясняют: тошнота, рвота, сильные боли в животе.

Тот требует немедленно поставить капельницу («как в прошлый раз»), чтобы перестало болеть.

УЗИ живота делали? — Нет.

Гастроскоп глотал? — Нет.

Что делали? — Рентген лёгких.

Почему всех сваливают к нам в терапию? — возмущается доктор, — ведь это же явная гастроэнтерология.

Через какое-то время нового Трусова увозят.

Я перебираюсь на место предыдущего, чтобы не плодились больше.

Сейчас в палате нас двое, сосед уснул, наконец, у него сильные боли в животе.

Тускло горит единственная работающая настенная лампочка: верхнего света в палате нет.

Я дописываю этот пост.

В ленте ФБ мелькают то Филатов, то Прыгунов, то этот новый, как его.

Идёт ругань из-за какой-то песни 95 квартала.

А здесь, как в закрытом заповеднике — своя жизнь, со своими проблемами и страстями.

В 12-м году я более месяца лежал в кардиологии 11-й.

За больными ухаживали три дневные медсестры и одна ночная, санитарки без устали драили туалеты и ухаживали за лежачими, кухня подавала борщи, овощные рагу, мясо и салаты.

Через 7 лет, после сокращений и бюджетных переподчинений на всё отделение — одна медсестра и одна санитарка, в будни родной отделенский врач, по ночам и выходным дежурный.

Кухня подаёт овсянку, гречку и пшеничку, чай из веников.

Санитарки и сёстры с остеохондрозом таскают мертвецов.

Персонал жалуется на низкие зарплаты, пациенты — на маленькие пенсии.

Главная тема всех разговоров между больными: как это так, я 40 лет отработал на горячем производстве, а назначили такую пенсию, что даже на лекарства не хватает.

Эту формулу я слышу постоянно.

А вы удивляетесь, за что они не любят Украину? Например, за проваленную медицинскую реформу.

Руслан Уралов, блогер.