Ми живемо в епоху, про яку незабаром будуть розповідати в шкільних підручниках

Шесть лет – это не так уж мало.

Те, кому в четырнадцатом было 12, в этом году пойдут голосовать.

Тем, кому было тридцать – теперь 36.

Как мне.

Две тысячи дней – это достаточный период, чтобы устать.

Особенно когда реальность вокруг напоминает полосу препятствий.

Но если я что-то и научился ценить за это время, так это веселую злость.

Она появилась в феврале 2014-го.

В тот момент, когда моя «провинция у моря» стала новым Сараево, Гляйвицем и Судетами.

У меня были свои собственные планы на мой город – и мне не понравилось, когда их перечеркнули.

В тот момент вся эта история стала личной – и за шесть лет так и не перестала ею быть.

У меня хорошая память.

Она хорошо сохранила эмоции весны того года.

Мне не хочется их вновь испытать – в конце концов, ощущение бессилия вряд ли способно в себя влюбить.

В тот год многое из того, во что я верил, обанкротилось.

И наоборот.

Мое поколение росло с ощущением неизбежного будущего.

А шесть лет назад ко мне домой пришло прошлое.

Когда-то мы считали, что время лечит, но оказалось, что это всего лишь фигура речи.

У некоторых стран прошлое напоминает черную дыру – из нее не может вырваться ничто – включая будущее.

Но обижаться на эти события было бы нечестно.

Именно они подарили Украине шанс.

Вырвали из анабиоза, ударили током, включили инстинкт самосохранения.

Мы часто говорим, что ничего не меняется – но это проблема нашей оптики.

А еще я часто думаю о том, что моей стране повезло с прошлым.

Именно потому, что ей с прошлым не повезло.

В украинском «вчера» нет ни одного периода, который бы тянул на звание «золотого века».

Прошлое столетие напоминает мясорубку, а все, что было до него – слишком отдалено от нас, чтобы служить примером для подражания.

Хмельницкий для нас виртуальный и в вакууме.

Примерно настолько, насколько и князь Владимир.

У нас нет картинки идеального минувшего, в которое бы захотелось сбежать.

А потому сбежать мы можем только в будущее.

Собственно, именно его мы и пытаемся нащупывать.

24 часа в сутки, семь дней в неделю.

Спорим о символах, ругаемся об этике, пытаемся найти идеальное сочетание между либеральным и национальным.

У нас много нерешенных уравнений – и мы продолжаем искать золотое сечение во взаимоисключающем.

Права человека и безопасность, свобода слова и оборона, социальная гармония и истина.

Наши соседи пытаются отыскать в прошлом свой грааль величия.

А у нас его там никогда не было – и оттого мы на ощупь пытаемся пробираться вперед.

Пусть не все – но подобные задачи никогда не были уделом всех.

Всегда было так, что кто-то решал уравнение, а кто-то затем с этим решением соглашался.

Большинством быть некомфортно, потому что в хоре не слышны голоса.

Моему поколению выпал шанс, которого не было у других.

Максимум, что было им дано – это судьба диссидента.

Когда ты не столько пытаешься менять систему, сколько не позволяешь ей менять тебя самого.

А мы живем внутри исторического процесса, в котором каждый год идет за пять.

Все наше пространство быта – это декорации для учебника.

Который пишется на наших глазах.

Наша свобода ничего нам не обещает.

Эта лотерея отнюдь не беспроигрышная – и финал этой истории вовсе не предрешен.

Наша свобода всего лишь дает нам шанс.

Не облажаться.

Этого шанса не было у тех, кто был до нас.

И только от нас зависит – будет ли он у тех, кто придет после.

Украину придумали украинцы.

И она существует, пока они продолжают в нее верить.

Если перестанут – на этих землях появится что-то еще.

А право определять будущее людей, живущих здесь, перейдет к тем, кто живет не здесь.