Мир полноценно существует в новом измерении – информационном, и его уже не загнать обратно

Коммуникация – это человеческое измерение, которое может вступать в борьбу за тот или иной порядок в физическом мире. С одной стороны, военные парады и демонстрации призваны усилить властную организацию физического мира, когда все, включая детей надевают военные гимнастерки. Но отсюда же идут и трансформации физического мира, начиная с протестных движений и цветных революций. Они тоже имеют важный информационный компонент, без которого ничего бы не было. Можно сказать, что мозги меняются медленно, но верно…

Кстати, и первые действия Путина на своем посту включают и захват НТВ как информационный способ управления страной. Е. Киселев вспоминает: “А начало было положено тогда, в 2001 году. Напомню еще раз: самые первое событие, которые произошло в первый рабочий день Владимира Владимировича Путина на посту президента России 11 мая 2000 года, после инаугурации и последующих праздников — это был налет на штаб-квартиру «Медиа-Моста» в Большом Палашевском переулке. Это было знаковое событие, обозначавшее вектор политического движения режима на последующие 20 лет” [1].

Если есть инструментарий, а информационный инструментарий весьма важен, то власть всегда будет пытаться найти способ управления им. Конечно. он может быть прямым или косвенным, но его всегда ищут.

И еще более подробно о том, в чем же провинилось НТВ. Первым стоят подрывы домой, из-за раскрытия тайны которых, как помним, была наказан потом А. Литвиненко. Е. Киселев вспоминает: “Собственно, вслух там вывод сделан не был, но в воздухе повис вопрос: а не ФСБшники ли имели прямое отношение к несостоявшемуся взрыву? И взрыв не произошел только потому, что их схватили за руку. А история про учения возникла исключительно из-за того, что там отовсюду торчали ФСБшные уши. А ведь буквально после эфира на НТВ позвонил покойный Михаил Юрьевич Лесин и сказал: «А вот это, ребята, вам с рук не сойдет. Вот этого вам, ребята, не простят никогда». Это одна из причин, за что НТВ было наказано. Другая причина — это несколько программ «Куклы». В частности, культовая программа про Крошку Цахеса. Программа «Куклы» всегда была основана на каком-то литературном материале. Был один выпуск, посвященный становлению Владимира Владимировича Путина как кандидата в президенты. История эта была рассказана в виде фантазии на тему сказки Гофмана про злобного карлика Крошку Цахеса. Мне рассказывали очень надежные источники, что Владимир Владимирович в тот вечер, что называется, бегал по потолку и громко кричал, что он этого Гусинского сгноит в камере с туберкулезниками. Причем гнев Владимира Владимировича был направлен не на авторов программы, а на хозяина канала, потому что он, по-моему, и тогда, и до сих пор искренне считает, что журналисты — марионетки в руках владельцев средств массовой информации. Поэтому разбираться надо с владельцами, а не с журналистами” (там же).

Если взять на вооружение модель Гуриева, именуемую “информационной автократией”, то Путин и должен был управлять, создавая правильные представления в умах у граждан. Информационному монополизму трудно что-то противопоставить. Но как показывает опыт СССР даже зарубежные голоса или анекдоты вполне успешно разрушали эту монополию на истину.

Советская система с неизбежностью возникает вновь и вновь на постсоветском пространстве. Главной причиной этого является то, что она более удобна для власти. Она старается не допустить конкурента. И это предопределяет все ее шаги. Ее идеал – несменяемость власти. Но достичь этого невозможно без нарушения закона. И когда на пути стоят альтернативные медиа, чего не было в Союзе, от них первыми пытаются избавиться.

Это говорит о наличии “силы”, уровня которой нет в демократических государствах. А как гласит пословица – сила есть, ума не надо…Тоталитарные и авторитарные государства активно этим пользуются. Если “сила” не используется, она, условно говоря, исчезает, поскольку ее перестают опасаться.

Вот “параллельные” воспоминания А. Венедиктова о начале правления В. Путина[2]:

- "Война с медиахолдингом «Мост» началась сразу после прихода Путина к власти. Я имею в виду государство. Путин пришел в мае, а 3 июня был арестован Гусинский. 2000-го года. У людей путаются даты. Прошло 10 месяцев и только в апреле 2001 года, год практически прошел, было разгромлено НТВ. Здесь было несколько вещей, которые надо понимать. Я разговаривал на эту тему с Путиным. Это был август 2000 года. Знаменитый разговор 2,5 часовой. Для меня знаменитый тем, что я тогда уже убедился, что молодой президент Владимир Путин понимает медиа как инструмент. Он абсолютно не готов воспринимать то, что я ему говорил, как институт общества. Со всеми противоречиями, отражение, зеркало, эхо. Вот он был уверен, что медиа это инструмент для решения проблем. Если инструмент в хороших руках и хороший инструмент – отлично. Если инструмент в плохих руках или плохой инструмент – значит, его надо либо сломать, либо вырвать из плохих рук. И все 20 лет после этого лишь доказывали то, что я тогда понял правильно. У меня другое подтверждение, давно с ним разговаривал и Владимир Познер. У него тоже сложилось отдельно от меня такое же впечатление. Это такое видение медиа как инструментария – оно сейчас в обществе превалирует. А вы чьих будете? Это неправильно. Конечно, элемент этого есть. Конечно, если «Эхо Москвы» отражает взгляды городского образованного населения, потому что наша аудитория такая, ну конечно, и смысл в том, что медиа должны быть разные. Они должны быть с разными редакционными политиками, должны быть в руках разных собственников. Они должны быть разные. Тогда люди сами, на первое место выходит слушатель, и он сам выбирает, что ему потреблять. Будьте более талантливы, чем те и вот тогда получится";

- "когда Владимир Путин пришел президентом, что он сделал – он практически национализировал НТВ и ОРТ. Он вырвал эти большие машины из рук частных собственников – Березовского и Гусинского и практически их национализировал. Потому что он считал, что они могут сломать, он был произведением, в том числе лояльных медиа ОРТ и ВГТРК, его президентство первое, которые его избрали. Он это очень хорошо понимал. И это сделал. Поэтому для меня было очевидно, что сохранить прежнее НТВ, это была моя позиция на встречах с Гусинским и Малашенко, с Киселевым. Сохранить прежнее НТВ будет невозможно. Итак, ребята, или вы идете на редакционные компромиссы, ну вот они выбрали такое. Хотя у них были разные точки зрения, надо признать. Сразу отвечу на вопрос: а что «Эхо Москвы». «Эхо Москвы» не представляло и не представляет электоральной угрозы. Никогда. «Эхо Москвы» в глазах Путина было тогда совсем небольшим радио, которое не угроза. Там было еще много всего, но вот это была не угроза. Поэтому разговоры о редакционной политике не стояли и не стоят";

- "параллельно возникла другая среда – Интернет. И в принципе те самые люди, о которых мы сейчас говорим, а я всегда говорю в первую очередь об аудитории, о потребителях, а не владельцах или журналистах. Они могут выбирать. И в Интернете пока, во всяком случае, достаточно свободно и мы видим, недавно была такая встреча политологов кремлевских. Мне рассказывали люди, что представители администрации президента показывали, насколько интернет-среда целиком стала более влиятельна, чем телевидение в электоральном процессе. Пополам сейчас: 44 на 42. А было в предыдущем цикле 60 на 40, на 35. То есть это конкурентная среда. Почему власть так озаботилась контролем за Интернетом. И манипуляцией через Интернет. Потому что это действительно конкурентная среда традиционным СМИ. Это правда. И это анархия, но в данном случае я сторонник анархии, чем такого железобетонного орднунга. Свобода слова важнее, чем несвобода".

Тут можно возразить, что свобода слова требует более сложного интеллектуального, в первую очередь, управления массовым сознанием. В случае “несвободы” это управление облегчается, поскольку можно запретить любую альтернативную мысль. И тогда просто не с чем бороться – все радует глаза и уши.

Кстати, и у Г. Павловского, которого связывают с созданием путинского государства, можно найти воспоминания на тему медиа. Самого Павловского привязывают и к эпохе восхваления Путина. И. Петровская вспоминает: “Я прекрасно помню ту программу «Реальная политика», которую на НТВ вел Глеб Павловский. Как мне кажется, именно он ввел по отношению к Путину эту риторику безудержного восхваления, восхищения. То, что сегодня демонстрирует Киселев. Там о нем тоже, кстати, идет речь, потому что когда идет речь о пропаганде и тоже об этой придуманной методике Павловского: как можно использовать пропаганду по продвижению образа вождя. И заканчивается программой «Реальная политика» — как он это всё делал тогда, практически взахлеб. Человек, который вообще, в его изложении, не имеет никаких недостатков и никакой критике не подлежит. И в этом стиле в дальнейшем стали работать все остальные. Я думаю, это сыграло очень дурную, негативную роль в формировании вообще вот этого курса на пропаганду и на бесконечное восхваление. Я помню, у нас был разговор с Михаилом Юрьевичем Лесиным, который был в то время министром (условно) печати — Министерство по коммуникациям (это был год какой, не помню — 2003, например), когда ему задали вопрос: «Вам не кажется, что Путина слишком много? Там недавно был сюжет на 13 минут в программе «Время»». И он (а он ведь был умный человек, между прочим, и тоже циничный) нам сказал: «Нет, вы не понимаете. Путин — это всегда хорошая новость. Это всегда рейтинг». Вот эти люди это сделали. И начало этого безудержного культа — вот оттуда все истоки” [3].

Россия, обладая ядерным оружием, все время пытается занять соответствующее место в мировой иерархии. Однако Запад с такой же настойчивостью убирает Россию из списка врагов, поскольку ее экономика не соответствует месту, за которое она борется. Россию как главного врага сменил Китай, на который сегодня нацелены все интересы.

Теперь вдобавок в России настал трудный период не только вне страны, но и внутри ее. Не удержав рамки информационного управления, как и Беларуси, России пришлось включить разные варианты репрессивного управления: от иноагентов до физических арестов. Но протестность все равно находит свои коммуникации, поскольку в официальные им хода нет.

Г. Павловский так объясняет ужесточение репрессивного инструментария: «Может быть, где-то действовал более авторитарно, а в каких-то случаях — как он умеет, хорошо умеет — отступал бы незаметно. Но он так больше не может. Он почему-то опасается — это уже вопрос к психологам и психиатрам — за свою безопасность. Он перестал бояться за безопасность системы. Он стал проблемой. Он превратился в такой системный баг этой системы. Так что здесь много составляющих» [4].

Сюда можно добавить и тот факт, что многие протестные явления, стали вписываться в модель победы медиа над властью, хотя на самом деле это не так. Например, желтые жилеты в Франции имели более сильные оффлайновые связи, чем онлайновые. То есть роль интернета преувеличена.

Об арабской весне исследователи пишут, что это было не единое движение, а дискретные восстания, которые были локальными протестами против локальных режимов [5]. Арабский мир на самом деле это разных 22 государства с разными нациями и разными идентичностями.

Госдепартамент времен Х. Клинтон тогда взял на вооружение теорию, что интернет дает голос тем, кого власть придерживает. Это была идея А. Росса, которого представляли как “техгуру” госдепартамента. Получив голос, оппозиционные движения обретут новую силу. Потом он, отойдя от политики, издал книгу о индустрии будущего [6]. И как-то пропал с того уровня, на котором ему внимали, хотя по миру ездит, рассказывая, как создать новую Силиконовую долину. Но все рассказы о чужих инновациях, как представляется, устаревают очень быстро.

В книге он вспоминает и свой украинский опыт: “за годы работы в Государственном департаменте у меня сложилась своя личная история взаимоотношений с Украиной. Мой прадед, родившийся в Киеве, присоединился к партии анархистов, когда она представляла собой серьезную политическую силу в стране, а затем нашел убежище от российской царской полиции в США. Украинскому хакерскому сообществу очень нравилась эта история. Нравилось им и то, как мы с коллегами по Государственному департаменту «обмениваемся любезностями» с правительством Путина в России и пророссийскими политиками на Украине. После начала протестов мне был запрещен въезд на Украину. Один пророссийский парламентарий оправдывал мое выдворение из страны тем, что я был «лучшим в мире специалистом по организации революций через социальные сети». Слышать такие слова, пусть и не имеющие под собой серьезного основания, было довольно лестно” [7].

И еще об Украине: “19 февраля 2014 года, на следующий день после начала протестов в Киеве, американец украинского происхождения и создатель WhatsApp Ян Кум подписал в Кремниевой долине сделку на 19 млрд долларов о продаже своей компании в пользу Facebook. Для Украины та же сумма в 19 миллиардов могла бы полностью решить проблемы погашения краткосрочных облигаций, долгов и неоплаченных счетов за поставки газа. Тот факт, что бюджеты страны могут быть сопоставимы со стоимостью приложения для отправки мобильных сообщений, созданного эмигрантом из Украины, наглядно показывает, насколько большим потенциалом обладает Украина и насколько плохо он реализовывался при прежнем правительстве, созданном по российскому образцу. Кум, родившийся в деревне неподалеку от Киева, эмигрировал из политически нестабильной Украины еще подростком, и его яркий ум, который мог бы помочь в развитии его родине, начал служить другой стране.

Аналогичный выбор в самом начале XX века сделал мой прадед, родившийся в Киеве. Разочаровавшись в авторитарном правлении, он стал анархистом и из-за этого был вынужден впоследствии покинуть страну. Со временем он пробился в Чикаго и именно там, а не на своей родине осел и открыл небольшой бизнес. За последние 100 лет многие люди, так же как мой прадед или Кум, отчаянно хотели покинуть Украину – и другие страны, которые не поддержали их, а, напротив, старались посильнее придушить” (там же).

Последние слова его книги таковы: “когда лидеры стран задаются вопросом, как они могут подготовить свои общества к работе в отраслях будущего, им нужно прежде всего понять: необходимо открыться и сопротивляться стремлению к чрезмерному контролю. XXI век – неподходящее время для того, чтобы быть фанатиком контроля; будущий рост могут обеспечить только люди, наделенные правами”.

И это одновременно ответ вопрос, правильным ли путем идет Россия, резко усиливая свой репрессивный инструментарий в последнее время.

Получается, что интерес и силу для протестов представляют менее контролируемые со стороны государства информационные потоки. Они могут выступать как создателем новой идентичности, так и координатором действий.

М. Кастельс написал большую книгу о протестных движениях времен Интернета, включая американский вариант “Оккупируй Уолл Стрит”. Он акцентирует в своих анализах протестов в разных странах роль Интернета. Например, о Тунисе он пишет, что на начало 2011 года 20% интернет пользователей были в Фейсбуке, этот процент в два раза больше, чем в Марокко, в три раза больше, чем в Египте, в пять раз больше, чем в Алжире или Ливии, и в двадцать раз больше, чем в Йемене [8].

Фейсбук усиливает, говорят анализы. Если даже малая доза последователей Трампа воспримет его выступление как призыв к насилию, это повлияет сильнее на них, чем на обычных пользователей [9].

Кстати, в этой же области лежит и опасность фейков. Они заполонили информационное пространство с приходом интернета. Но в принципе они были и в прошлом. А. Бабицкий говорит: “В истории Европы было много фейков, которые приводили к довольно кровавым последствиям: например, регулярно воспроизводящаяся информация о том, что чуму вызывают евреи, гугеноты или, наоборот, католики, приводила к тому, что евреев, гугенотов и католиков резали. И это был повторяющийся в течение столетий фейк. Сейчас я читаю очень много фейков, но ни один из них не связывает коронавирус с евреями, гугенотами или, например, узбеками. Единственный человек в моей ленте, который говорит чушь о возможности синтеза коронавируса, – это директор Курчатовского института Михаил Ковальчук. То есть наблюдается моральный прогресс: тысячи людей, которые распространяют тотальную чушь про этот вирус, тем не менее, уже поднялись на такую степень анализа информации, что они по крайней мере согласились, что вирус имеет природное происхождение. Поэтому, когда я вижу эти фейки, я думаю: «Ну слава Богу, хотя бы не гугеноты»” [10]

И. Бер предупреждает, что опровергнуть можно только малую часть: “Тут нельзя говорить о результатах. Просто мы внутри этого процесса, но мы достигаем сотен людей, ну может, несколько тысяч, а их миллионы. Должно произойти всеобщее осознание проблемы. Дальше должно тотализироваться преподавание медиаграмотности на всех уровнях, начиная от детского сада. Вот тогда, может быть, через сколько-то лет при повторении похожей ситуации, — а она будет так или иначе повторяться не обязательно с эпидемией, а с какими-то мировыми кризисами и проблемами — будет больше голосов, которые будут стараться глушить откровенную конспирологию, бред, и люди не будут так явно репостить совсем уж легко проверяемые и опровергаемые фейки. Это игра в долгую. Ничего так быстро работать не может” [11].

Однако сегодняшние военные победы могут начинаться именно так, поэтому фейк мы вполне можем записать в гибридное оружие современности. И очень опасное оружие, поскольку оно работает напрямую с массовым сознанием.

Есть еще более ранний пример фейка. В древнем Риме в 31 г. до н.э. начала кампанию против своего политического врага Марка Антония [12]. Его первые варианты твитов были размещены на монетах. Они утверждали, что он бабник и пьяница, который не годится для продвижения. Все это сработало, и Октавиан, а не Антоний стал первым римским императором, приняв имя Августа Цезаря.

Современные исследователи видят ситуацию так: “Чтобы победить в информационной войне, Октавиан должен был обратить свои слабости в сильные стороны. Внутреннее недовольство разрушением традиционных римских ценностей из-за культурного наступления из колоний уже созревало. Октавиан знал, что он сможет убедить публику, что стоит за все римское и традиционное, а Антоний представляет все иностранное, варварское и непросвещенное. Тем самым он попадал мощную политическую поддержку. Римские республиканцы никогда не попались бы на эту риторику, поскольку понимали, что за ней стоит – фейковые новости. В конце концов они стали за Октавиана не потому, что верили ему больше, чем Антонию, а потому, что видели в нем меньшее из двух зол” ([13], см. также [14 – 15]).

Отголоском всего этого является статуя Октавиана, установленная в Петербурге, в которой публика увидела сходство с В. Путиным [16].

Война всегда раньше проигрывается в мозгах, и лишь потом на улице, поскольку людей на улицу еще надо вывести. П. Усов считает, что вытеснив протесты с улицы, власти Беларуси стали бороться с мозгами, с любым проявлением инакомыслия: «Безусловно, власть будет использовать различные способы подавления не только протестов, но и вообще проявления любой альтернативной позиции, инакомыслия. Конечно же, в стране не дойдет до тотальный репрессий в виде террора, направленного на физическое устранение слоев населения, которые мыслят отлично от тех, в чьих руках сегодня власть. Но надо признать, что все механизмы, которые власть имела в наличии для того, чтобы подавить протесты и противостояние, были запущены. Сейчас мы видим чистки в коллективах учреждений, на производствах, в университетах, больницах и поликлиниках. Показательные чистки для того, чтобы запугать всех. По моим расчетам, для перехода в состояние полного контроля власти достаточно социально уничтожить порядка ста тысяч человек — уволить, оставить без доступа к источникам получения дохода, внести в черный список, регулярно преследовать, вызывать на общественный суд и общественное порицание за недостойное политическое и социальное поведение и недостойную гражданскую позицию. Это позволит, кроме силового воздействия в виде арестов и штрафов, использовать общественную изоляцию, что не менее травматично, и сильно влияет на пассивную часть общества» [17].

Информационная тюрьма. Иллюстратор Жанарыс Жумашев

И еще: «в конечном итоге пассионарный слой — 100-150.000 человек — должны или сесть, или покинуть Беларусь, или остаться без источников к существованию». «Это приведет к очень глубокой социально-экономической деградации страны, ведь это пассионарии не только в плане политическом. Это цивилизационное ядро белорусского общества, безусловно, выдавливание такого ядра доведет страну до общей деградации, до примитивизации сознания, ожиданий, желаний. Массы будут принуждены молчаливо соглашаться с новым общественным устройством и с тем давлением, которое будет оказывать система на общество. Пассивная часть останется ресурсом, из которого будут выкачиваться средства для поддержания силовой системы, для того, чтобы Лукашенко мог дальше удерживаться при власти. Системным же оформлением того, что происходит, станет установление военного типа правления — военный образ жизни, военная атрибутика должны стать обычным элементом белорусской повседневности, чтобы держать уровень страха в обществе постоянно высоким. Это вполне логично, ведь как только террор ослабевает — придут новые протесты. Но террором можно запугать народ, но не вернуть легитимность. Даже пассивному большинству сейчас ясно, что власть в стране удерживается исключительно силой» (там же).

Все это известная теория, что движущей силой истории является активное меньшинство. А пассивное большинство уже последует за ним или за другим победителем.

Современные государства имеют возможность строить мощные воздушные замки, эксплуатируя либо величие, либо страхи. И то, и другое активно работало в случае СССР. Россия добавила страхи, войдя в репрессивную политику, которая совпала во времени с возвращением Навального. Вот один примеров запугивания, чтобы человек не шел на протестный митинг: “25-летнего Романа М., музыканта из Иркутска (фамилию свою он попросил не называть), 21 апреля днем остановил на остановке неизвестный в гражданском и пообещал “переломать пальцы на руках, если появишься на митинге”. – Это произошло примерно в 15 часов, то есть за 3–4 часа до митинга. Этот сотрудник толком не представился, поэтому я не знаю, откуда он – эшник (отдел “Э”, отдел по борьбе с экстремизмом МВД) или эфэсбэшник, но факт – он знал мое имя, адрес, место работы (возле нее и нашел меня) и что я музыкант, играю на скрипке. Поэтому, видимо, и угроза такая “переломать пальцы” [18].

Каждая страна создает свои координаты мира, в котором живет, делая одни события (и людей) более главными, чем другие. И эта модель мира получается у нее другой, чем в других странах.

Советский Союз удерживал свою точку отсчета истории в 1917 году. А в наше время Путин идет на выставку, посвященную 400-летию династии Романовых [19]. После перестройки эти модели мира стали активно расходиться, что раздражает власти России. Например, на празднование 9 мая 2021 года в Москву приехал только президент Таджикистана.

А. Архангельский объясняет падение статуса победы 1945 необходимостью нового языка для рассказа о нем новым поколениям: “сегодня наши знания о войне несравнимо шире, чем у всех предыдущих поколений, вместе взятых. Цифровой мир оживил картину войны, не в метафорическом смысле, а буквально. Современность протянула руку помощи прошлому. Но все эти новые возможности никак не отразились на официальном уровне, даже стилистически. Принятый у нас в обиходе язык разговора о Победе – велеречивый и казенный – не изменился примерно с 1970-х, брежневских годов. Все эти плакаты и речёвки, которые повторяются каждый год 9 мая, словно бы игнорируют современность. Или вот язык нового патриотического кино: это уже другая крайность – шапкозакидательство, бравада, игра в “Зарницу”; однако и это не вызывает чувств (в прокате большинство из этих лент не окупаются). Отчего разговор о главном событии ХХ века не соответствует масштабу самого события?..

Язык разговора о подвиге нуждается в постоянном апгрейде; для этого нужен “личный вход”, позволяющий уточнять, углублять и расширять наше знание о войне. А главное – такой разговор возможен только в свободной атмосфере. Всякая личная инициатива в этой области наталкивается сегодня на множество запретов, явных и скрытых; от новых законодательных, в том числе и на просветительскую деятельность, до очередного засекречивания архивов. Даже акция “Бессмертный полк”, поначалу народная инициатива, придуманная томскими журналистами, обросла, как водится, бюрократическими путами. В таких условиях невозможно говорить об исследовательском энтузиазме или творческом подходе” [20].

И более обобщающая характеристика такого внимания к прошлому: “Мировоззрение путинской России эсхатологично, и это специфическая эсхатология. Главное событие мировой истории не грядет, оно уже случилось. Мы (то есть вот именно мы, нынешняя Россия, символом которой является наш великий президент) победили фашизм. Все уже было, и это «все» дает нам право лезть в чужие дела и учить современный мир, как правильно жить. Смысл и оправдание путинской России — в прошлом, в войне, которая давно кончилась, именно поэтому вокруг нее натужно строят религиозный культ (уже без «псевдо», это настоящая религия войны). А если твой смысл в прошлом — будущего нет, оно избыточно, его не описать, единственное возможное описание сводится к мерзкой формуле «можем повторить». Война оказывается логичным завершением мифа о России как осажденной крепости, место будущего занимает повторяющееся прошлое, да еще и подается эта прошедшая-грядущая война как веселая прогулка. Что нам ничтожные враги, когда у нас — лучший в мире президент. И ракеты. При Сталине великом колошматили мы жалких европейцев, и при Путине великом без проблем расколошматим. Для того и живем. Беда не в форме, в которую детишек одевают, а в мыслях, которые за этой формой спрятаны” [21].

Правители говорят на своем языка, который все более становится менее понятным молодежи. В целом странным выглядит и список “властителей дум”, возглавляемый Малаховым: “За ним следуют Константин Хабенский и Максим Галкин. Замыкают пятерку медийных личностей, к мнению которых прислушиваются россияне, Владимир Соловьев и Дмитрий Нагиев. В десятке наиболее авторитетных россиян также Никита Михалков, Иван Ургант, Александр Гордон, Юрий Дудь и Ксения Собчак” ([22], см. также [23]).

Все же, как видим, мир развлекательности преобладает над миром информации. Их еще назвали почему-то блогерами: “Исследовательский холдинг Ромир на основе данных Romir Consumer Scan Panel и медиапанели Single Source Panel провел исследование мнения россиян по вопросу доверия инфлюенсерам: блогерам, музыкальным исполнителям, актерам, телеведущим, спортсменам и другим лидерам общественного мнения” [24].

Чем хуже живет население, тем больше надо платить пропагандистам, которые рассказывают, как все хорошо, надо только посмотреть вокруг. Скандал с заработками пропагандистов RT М. Симоньян привлек внимание многих: “по данным ФБК, заработок сотрудницы RT Екатерины Винокуровой за год составил 4,5 миллиона рублей год или почти 370 тысяч рублей в месяц. Примерно также оценивается труд Леси Рябцевой, в прошлом личной помощницы главреда радиостанции «Эхо Москвы» Алексея Венедиктова. Дальше – только вверх. Блогер Станислав Яковлев (позиционирует себя как Ортега) – 5 млн рублей в год (420 тысяч в месяц). Еще одному блогеру и колумнисту RTМаксиму Кононенко в месяц набегает по 540 тысяч рублей. У бывшего волонтера московского штаба Навального Виталий Серуканов ежемесячно выходит по 754 тысячи рублей. На зарплате в RT состоит и сын пресс-секретаря Роснефти Михаила Леонтьева – Дмитрий, которому платят 444 тысячи рублей в месяц за участие в ток-шоу телеканала «Прекрасная Россия бу-бу-бу». Как указывается для сравнения в расследовании, зарплата учителя русского языка и литературы первой категории в сельской школе в омской области – 16 тысяч рублей. А федеральный размер прожиточного минимума пенсионера в 2021 году составит 10 022 рубля” [25].

К. Калачев, политолог, комментирует эту ситуация так: “Пропаганда – дело дорогое. Поэтому не случайно, что в нее идут люди, готовые пуститься во все тяжкие, отказаться от любой рефлексии и говорить ровно то, что от них ждет заказчик или вышестоящее начальство. Ультра-патриотизм у нас действительно очень неплохо оплачивается и фактически стал профессией. А профессиональные патриоты за малые деньги работать не будут. Важно и то, что эта работа должна быть привлекательной для остальных. Для рекрутирования новых кадров нужно, чтобы гонорары, зарплаты были на том уровне, который заставляет остальных завидовать и желать попасть в отряд пропагандистов. При этом журналисты, которые не способны работать в полутонах и изначально делят всех на своих и чужих, больше отталкивают, нежели привлекают. Но, видимо, власть получает от них то, что заказывает” (там же).

Социолог и публицист И. Яковенко в интервью назвал RT «особой структурой в системе российских информационных войск». По его словам, туда в последнее время привлекают людей, которые некогда сотрудничали с демократическими независимыми СМИ, выступая с антикремлевских позиций и критикуя власть. «Это Леся Рябцева, Антон Красовский, Екатерина Винокурова и другие, – добавил он. – Все они раньше были как бы «на другой стороне», а потом по разным причинам перешли в пропутинские ряды. Среди них принято так оголтело нападать на оппозицию, лидеров протеста и защищать Путина с перекошенными лицами, что даже старожилы федеральных телеканалов могут тут отойти в сторонку. Если говорить о каком-то медийном, журналистском потенциале этих персон, то его там нет просто совсем. Это скорее комедийные фигуры, многие из которых прославились исключительно своей патологической глупостью, растиражированной публично. И вот сейчас эти жалкие, вызывающие презрение люди получают совершено несусветные деньги. Такие у власти сегодня ставки за предательство и подлость. Что при этом чувствуют и как выживают учителя и медсестры, получающие сущие гроши, Кремль абсолютно не заботит. На самом деле путинский режим помимо олигархов, которые владеют 90 процентами национального богатства, щедро финансово поддерживает две основные структуры – силовиков и информационную обслугу. Это то главное, на чем держится режим. Больше не на чем” (там же).

В результате они создают пропагандистский вариант “Голубого огонька”. Они сами выступают и сами себя хвалят. При этом соседние страны отказываются от RT как пропагандистской структуры. RT в ответ обвиняет всех в цензуре [26 – 28]. При этом те же журналисты тут же запускают новое издание [29 – 30].

Сегодняшние информационные возможности могут все сводить к борьбе за свободу слова, поскольку никто, как в России, не может объявить их “экстремистами” или “иноагентом”.

М. Трудолюбов описывает российскую ситуацию так: “Граждане России сегодня живут одновременно и в закрытом, и в открытом обществе. Благодаря независимым СМИ, социальным медиа, особенно ютьюбу, у них есть доступ к широкому набору точек зрения альтернативных официальным. Разрешены высокоинтеллектуальные виды деятельности, в сфере культуры возможен значительный плюрализм, можно слушать лекции университетов всего мира, публиковаться за границей и на родине, можно купить в любом книжном новый роман Владимира Сорокина, который в СССР, если бы и появился, то только в самиздате. В России даже есть разнообразные легальные политические партии, которые, впрочем, действуют единым фронтом — примерно так, как легальные партии ГДР действовали в рамках Национального фронта. Спецслужбы прибегают к старым технологиям переподчинения. Любые созданные снизу организации снова рассматриваются как угрозы. И снова речь идет не только о применении силы, но и о психологическом давлении, лишении доходов и подрыве репутаций. И снова интеллектуалов и лидеров общественного мнения власти стремятся, скорее, поставить себе на службу, чем уничтожить. А те, кто отказываются, уезжают (впрочем далеко не все)” [31].

Мы долгое время жили в системе, где информация считалась синонимом пропаганды. Живя якобы в информационном мире, мы жили в мире пропагандистском.

Советская модель сегодня повторяется: когда ты увеличиваешь негатив о врагах, тебе кажется, что это одновременно позитив о тебе. Чем больше негатива о нем, тем больше позитива о себе. Враг должен быть жалок, чтобы ты был сильнее.

Советская модель требовала издавать для Запада красивые иллюстрированные журнальчики, а для внутреннего потребителя можно было и на газетной бумаге. Сегодня с точки зрения бумаги ситуация выровнялась. Зато по содержанию неправда поднялась на новый уровень, поскольку теперь она может быть анонимной и часто трудно схватить кого-то за руку.

В принципе складывается впечатление, что в мире закончилась “правда” как продукт или она никому не интересна. Но “правда” умирает первой, когда за нее начинают бороться спецы пропаганды, поскольку для них ложью является то, что не соответствует их представлениям. В истории СССР и постсоветского пространства правда умирала несколько, а потом возвращалась на некоторый срок, как это случилось в перестройку.