Ксения Туркова: «То, что происходит с медиа в России — это уже не танцы на газете, это отстрел»

В июле американское иновещание «Голос Америки» запустило новую программу «Исчезающий вид», где раз в неделю автор и ведущая Ксения Туркова рассказывает о самых важных публикациях независимых российских медиа. Также в программе идет речь о ситуации с медиа в Беларуси и будут интервью с независимыми белорусскими журналистами.

Ксения Туркова – российская журналистка, которая работала на НТВ, ТВ-6, ТВС, а также на радиостанции «Эхо Москвы», сотрудничала с изданиями «Московские новости», «Сноб» и «Такие дела». С августа 2013-го по июль 2017 года жила и работала в Киеве – на «Радио Вести» и на «Громадском» (с 1 сентября 2016 года до лета 2017 года была исполнительным продюсером проекта «Громадское на русском»). С июля 2017 года переехала в США и начала работу в digital-подразделении «Голоса Америки».

Какую цель Ксения как журналистка и ведущая ставит для себя, делая программу «Исчезающий вид»? С какими трудностями сталкивается при подготовке? Об этом и не только в интервью Ксении Турковой для «Детектора медиа».

— Ксения, расскажи, кто выступил инициатором проекта «Исчезающий вид»?

— Это была моя идея. До этого у нас была совместная программа с изданием «Проект» (его недавно признали нежелательной организацией в России). Раз в неделю в эфир на наших платформах в соцсетях выходили журналисты «Проекта» и комментировали свои расследования, многие из которых были очень резонансными, так как касались первых лиц государства.

В последние месяцы ситуация с медиа в России стала стремительно ухудшаться. Раньше я в шутку сравнивала происходящее со школьным конкурсом «Танцы на газете»: сначала пара танцует на целой газете, потом на половинке, потом на четверти, потом на восьмушке — пока не упадет. Выживают те, кто остается «танцевать» на крохотных кусочках. Но сейчас то, что происходит с медиа в России — это уже не танцы на газете, это отстрел. Каждую неделю кого-нибудь объявляют иностранным агентом, сейчас по пальцам можно пересчитать независимые медиа, у которых еще нет такого статуса. А с ним в России продолжать заниматься профессией очень сложно. В Беларуси ситуация еще хуже: за последний год там были задержаны сотни журналистов, две журналистки получили тюремный срок за стрим из квартиры. Мы знаем, что случилось с Романом Протасевичем. Собственно, поэтому мы и назвали программу «Исчезающий вид».

— Какую цель ты как журналистка и ведущая ставишь для себя, делая эту программу?

— Я подумала, что в этой ситуации надо проявить цеховую солидарность. Коллеги выпускают действительно резонансные материалы, поднимают темы, которые важно обсуждать и донести до аудитории. Моя задача — рассказать аудитории «Голоса Америки» о том, что журналистика в России и Беларуси не умерла: там есть и независимые медиа, и независимые журналисты. Рассказать, что с этими медиа происходит, что вообще происходит с медиа при авторитарных режимах, когда журналисты пытаются ставить серьезные вопросы, рассказывать о важном.

— Сказывается ли тут твоя личная история, связанная с тем, что ты в свое время уехала из России?

— Конечно, сказывается. Я, впрочем, как и многие мои коллеги, журналистка с вполне драматической судьбой: разгром НТВ, который я пережила, когда мне был всего 21 год; работа на ТВ-6 и ТВС, которые отключили от эфира; работа в других редакциях, руководство которых снимали по политическим причинам; вечная попытка танцевать на газете, то есть работать на тех островках, которые оставались более-менее свободными.

— Расскажи подробнее, как ты готовишь «Исчезающий вид»: как определяешь, кто станет героем очередного выпуска, с какими трудностями сталкиваешься?

— Мы составили список независимых российских медиа, я на связи с редакторами некоторых из них, мы следим за материалами и просим выйти в эфир журналистов, которые работали над тем или иным расследованием/исследованием. К примеру, первый выпуск был посвящен совместному расследованию «Медузы», «Холода» и «Медиазоны». Они с помощью математических подсчетов выяснили, что власти занижали информацию о масштабах эпидемии коронавирусной болезни, и выяснить реальные цифры помогли введенные властями QR-коды. Мы планируем также подключать к обсуждению тем экспертов.

— Что для тебя самое сложное в этом проекте?

— Наверное, эмоциональная составляющая. Все, что происходит с журналистикой в России, я принимаю очень близко к сердцу. Да и в Беларуси тоже: заниматься профессией становится просто опасно для жизни, и я преклоняюсь перед белорусскими журналистами, которые продолжают делать свое дело.

— Есть ли ограничения, которые ты как ведущая должна учитывать в общении с независимыми журналистами из России и Беларуси? Для примера: украинские журналисты часто спрашивают у российских коллег, чей Крым. Российские журналисты оказываются в сложной ситуации: даже те из них, кто признает Крым украинским, опасаются говорить об этом публично, опасаясь санкций, которые предусмотрены российским законодательством за такого рода высказывания.

— Да, такие ситуации бывают. У издания «Проект» были расследования, посвященные ситуации в Крыму. Например, о том, как Аркадий Ротенберг фактически купил четверть Крыма. В таких случаях я учитываю, что журналисты могут выражаться осторожно, но это не означает, что мы с ними должны совпадать в формулировках. Независимо от того, с кем я говорю, я использую термин «аннексия».

— Кто смотрит новый проект? Насколько интересной программа «Исчезающий вид» оказалась для аудитории «Голоса Америки»?

— В фейсбуке у первого выпуска — более 16 тысяч просмотров. Для лайва, тем более, для пилотного выпуска это неплохо.

По моему опыту, все зависит от темы: как я уже сказала, мы приглашали журналистов в эфир еще до запуска этого проекта, и самый большой отклик в последний год вызывало все, что связано с коронавирусной эпидемией и с тем, как власти (в частности, в России) скрывали информацию о ее масштабах.

— Насколько долговечным, по твоим прогнозам, будет «Исчезающий вид» с учетом того, что независимой журналистики в России и Беларуси немного и она под угрозой исчезновения?

— Во-первых, я думаю, что она не исчезнет. Белорусский язык, например, согласно классификации ЮНЕСКО, относится к исчезающим языкам. Но он жив и не думает умирать. Еще когда я работала в Украине на «Громадском», я делала цикл о языках постсоветских стран и ездила в Минск. Моя публикация так и называлась: «Язык, который не собирается исчезать». Так и с журналистикой: независимая журналистика в России и Беларуси жива благодаря отдельным журналистам. И посмотрите, как много интересных проектов возникло только за последние годы! Взять хотя бы феномен белорусского телеграм-канала NЕХТА. На них и надежда. Во-вторых, темы-то не кончатся. И мы будем их обсуждать.

— Планируются ли интервью с теми независимыми журналистами из России и Беларуси, которые сейчас вынуждены работать за рубежом?

— Конечно, например, завтра, в годовщину начала белорусских протестов, я планирую интервью с белорусским журналистом Змицером Лукашуком, который недавно вынужден был уехать в Польшу. Он расскажет, что произошло с белорусскими медиа за этот год.

— Что тебе как журналистке из России дал опыт работы в украинских СМИ?

— Дал, собственно, то, чего мне не хватало в российских медиа — полную свободу, отсутствие страха перед властью, отсутствие цензуры и самоцензуры. Я работала только в двух редакциях, поэтому не хотела бы обобщать, у кого-то мог быть и другой опыт. Но могу сказать, что обстановка в украинских медиа разительно отличается от обстановки в российских — я говорю прежде всего о телевидении. В Украине я ни разу не слышала ни от кого из коллег вопроса: «Ой, а как думаешь, мы можем это в эфир дать или лучше не надо?» При этом я прекрасно понимаю, что в украинских медиа тоже есть свои проблемы, но они совершенно другого свойства.

— Исходя из личного опыта, что бы ты могла посоветовать тем коллегам, кому приходится сейчас уезжать?

— Ой, советовать на самом деле очень сложно, у каждого своя история. Могу только сказать, что за этот год пандемии мы, мне кажется, окончательно поняли: границ нет, мир — «глобальная деревня» (по Маклюэну). Конечно, находясь за пределами своей страны, сложно делать локальные истории, ездить, говорить с жителями. Но поднимать важные темы, связанные с твоей страной, делать интервью, исследования, работать с большими данными — возможно. Могу сказать о себе: для меня как для журналистки очень важно было найти баланс между американской и постсоветской повесткой дня. Не погружаться на сто процентов в одну и не застревать в другой. Сейчас я работаю над видеопроектом «Словарь Холодной войны» (в этом году исполняется 30 лет с момента ее окончания). Это как раз пример проекта, в котором я объединяю свой интерес к Америке и к России/постсоветскому пространству.