Старая политика пытается вернуться, опираясь на новые технологии

Мы много рассуждаем о новой свободе, пришедшей с Интернетом, и мало о том, что во многом мы постепенно уходим в пространство старой политики, поскольку цели власти по охране себя самой остаются теми же.

Власть хочет остаться у власти. Все остальное вторично по отношению к этому постулату. А он в мозгах у правителей сидит с самых древних времен. Раньше монархи были защищены своим “божественным” происхождением, сегодня – это выборы. Президентов нельзя “трогать” до истечения срока их полномочий.

Сталин был “вечен” по причине инструментария физического пространства – репрессий. Никто не мог чувствовать себя в безопасности. Сталину писали разговоры генералов. Об этом же говорит и биография маршала Жукова, которого опускали все ниже и ниже. И даже в конце: “В марте 1950-го Сталин вдруг проявил милость и маршала выдвинули и выбрали депутатом Верховного Совета СССР. О реакции Жукова, конечно же, было доложено. В сообщении Абакумова Сталину 7 июля 1950 года говорилось, что артистам Большого театра, находившимся на гастролях в Свердловске, Жуков заявил, что ему «везде хорошо» и за него хорошо голосовали на выборах в Верховный Совет, особенно ссыльные. «Вот где у меня друзья, — сказал Жуков, правда, тут же добавил с опаской: — Как бы меня к ним не приобщили»” [1].

Как видим, система приватных коммуникаций полностью исчезает, когда за нее берется государство. И в результате сегодняшний мир наполняется разными видами видеонаблюдений. Это открыто, а разными вариантами прослушивания – скрыто. Соцмедиа вообще открыты для любого поиска, что дало возможность строить избирательные кампании по профилям избирателей в соцмедиа.

Спецслужбы имеют свои методы удержания власти – физические, идеологи свои – гуманитарные. В. Сурков был такого рода идеологом у В. Путина (вот его официальная биография – [2]). Он объясняет свой уход с политической арены так: “Когда кто-то занимает определенную должность, и граждане говорят о нем, что он кукловод и душитель демократии, что он Распутин, то есть суть ненависти, правительству приходится убирать таких людей. Их нужно заменить, чтобы они перестали раздражать жителей страны” [3]. И он, конечно, советовал то, что приятно для власти, например, у него возникла такая формулировка – передозировка свободы смертельна для государства.

Сурков говорит о своей попытке ухода в 2013 г., связывая ее с последующей: “Уже тогда понял, что мне нет места в системе. Я, конечно, создавал эту систему, но никогда не был ее частью. Это не проблема системы, это моя проблема. Чувствую отчуждение. Не потому, что мне что-то не нравится. Как раз нравится. Просто я не умею заниматься чем бы то ни было дольше пяти лет” ([4], см. также [5]).

А. Колесников так видит его политический путь: “Владислава Суркова считали демоном русской политики, но для демона он был чересчур утилитарен. Невнятная широкая сущность, скрывающаяся за вывеской «власть», регулярно прагматическим образом использовала его на черных работах. Владислав Сурков — слуга трех президентов, всегда следовавший за генеральной линией, несколько, впрочем, обостряя ее, а не линия следовала за ним.

Обострение линии, вроде того же создания в алхимической пробирке прокремлевских молодежных движений, более прокремлевских, чем сам Кремль, иногда переставало быть нужным. Требовались другие инструменты, другие методы, иные кураторы, с иными навыками” [6].

Идеология как инструментарий оказалась сегодня неработающей. Однако скорее это связано с тем, что в разные исторические периоды нужны разные методы. Сурков был нужен, когда система хотела моделировать демократию, в сегодняшней ситуации потребность в мягких методах отпала. Сейчас каждый день несет примеры более жестких вариантов борьбы с инакомыслием [7 – 13].

И хотя такая борьба более напоминает работу в пространстве физическом, но они несут последствия и для мозгов, поскольку задержание или арест знакомого или известного человека все равно влияет на твое собственное поведение.

Возникла даже “специализация” по доносам, когда некоторые граждане проявляют нездоровую активность в этом направлении. Вот один из таких примеров: “После жалобы Ионова в список СМИ — “иностранных агентов” включили “Медузу” и “Важные истории”. “Медуза” писала, что американский Бард-колледж признали “нежелательной организацией” в России также после заявления Ионова” [14 – 16].

Каждый период истории приносит своих “героев”. И силовики,и идеологи тоже меняются местами у штурвала властной лодки. В сталинское время они работали по максимуму и одновременно.

Идеология руководит нашим поведением. Причем ей необязательно быть записанной в книжной форме. Она отражает картину мира, давая объяснение любой проблемы.

СССР содержал слишком большой штата идеологов. Это были партийные отделы агитации и пропаганды, это были университетские факультеты, это была гигантская массмедийная машина.

С. Гуриев видит сегодняшнюю ситуацию в России так: «Российские власти полностью осознают все риски и проблемы, существующие в стране. Просто их интересы отличаются от интересов простых граждан, их интересы противоречат интересам развития страны, они полностью удовлетворены статус-кво, их цель — удержать власть. И в этом смысле не стоит удивляться, что их действия направлены на усиление репрессивного аппарата, усиление цензуры, инвестиции в пропаганду, а не в человеческий капитал, использование внешней политики для внутренних целей» (цит. по [17]).

“Инвестиции в пропаганду” – хороший термин, особенно со стороны экономиста.

Не только Россия, но и Беларусь демонстрируют жесткие реакции даже на посты в соцсетях [18]. Несомненно в критической ситуации это не поможет, но зато помогает оттянуть время прихода такой критической ситуации. Контролируя коммуникации, власть контролирует мозги. Это не дает возможности объединиться населению в критическую массу.

Как только возникает неконтролируемость коммуникаци, власть начинает действовать более жестко. Последним примером такого рода в России стал Телеграм П. Дурова, который обрел нужны уровень послушности. А ведь сначала на него смотрели восхищенными глазами: “Сегодня ни одну политическую или коммуникационную кампанию в стране – от совершенно невинной до жестких корпоративных и конкурентных разборок – невозможно представить без Telegram. Мессенджер выигрывает у традиционных СМИ в быстроте подачи информации и в контенте, в том числе и в силу той законодательной среды, в которой существуют и которой ограничены традиционные медиа” [19].

Все независимое от кого-то все равно зависит, что и демонстрирует ситуацию с подчинением Телеграма Дурова требованиям властей убрать ссылки на Умное голосование. Бизнес в этом плане зависим от финансов, а потому и от государства. Все опешили, а потом разразились негативными репликами, включая Г. Каспарова [20]. Кстати, Дурова сразу же сравнили с американскими интернет-гигантами: “На самом деле все это говорит нам кое-что о священной войне Дурова с бигтехом. Дуров не лучше и не хуже американского бигтеха. Он такой же. Американские компании тоже не выстраиваются в очередь перед американским мистером майором. Напротив, они хорохорятся независимостью, когда могут это себе позволить – вспомнить, как тот же Эппл отказывался разблокировать айфоны для ФБР. Однако все равно уступают, когда начинается серьезное давление со стороны ФБР, АНБ и прочих граждан, которым сложно отказать. Так же и Дуров воевал с российским государством, когда у него были на это ресурсы, но не готов вступать в битву, когда ресурсы иссякли” [21].

Дуров стал раздавать интервью и реплики в ответ, поскольку потерял образ “светоча демократии” [22 – 23]. Ему даже пришлось развернуть более сильную объяснительную конструкцию: “Дуров заявляет, что 20 лет назад люди были гораздо свободнее, так как имели доступ к децентрализованному интернету и относительно неограниченной банковской системе. Бизнесмен говорит, что в наши дни такие гиганты как Apple и Google цензурируют информацию, доступную пользователям, а Visa и Mastercard устанавливают ограничения на то, какие товары и услуги пользователи могут оплачивать. Бизнесмен утверждает, что с каждым годом техногиганты всё больше укрепляют свою власть. Дуров назвал смартфоны устройствами слежения, которые большинство людей носит с собой по своей воле, позволяя большим компаниям иметь практически неограниченный доступ к частной информации. Эта информация, в свою очередь, используется для таргетинга и отвлечения пользователей на «низкокачественные развлечения». По словам Дурова, всё больше стран становятся авторитарными, глядя на успех Китая, который в 2017 году обогнал США, став крупнейшей экономикой мира по покупательной способности. Этот пример показал крупным техногигантам, что для устойчивого экономического развития вовсе не нужны индивидуальные свободы. Дуров, который в 2014 году покинул Россию, опасается, что его поколение войдёт в историю как то, которое позволило свободным обществам превратиться в «безысходный кошмар» [24].

Но слова остаются словами, как и теории они легко ломаются. Это вновь повтор советского времени, когда слова были хорошими,а действительность хромала.

По сути власть всегда сильнее, поскольку арсенал ее действий больший. У нее могут быть как легальные, так и нелегальные действия. При этом от оппонентов она требует исключительно легальных поступков. Сегодня власть резко усилила себя после растерянности, пришедшей с Интернетом. Теперь она может управлять и Интернетом, оказывая давление на собственников.

Дуров ссылается на то, что точно так поступили Apple и Google: “По словам Дурова, большие корпорации, которые вынуждены были удалить приложение Навального из своих онлайн-магазинов после давления российских властей, могли бы заблокировать Telegram в том случае, если бы мессенджер не поступил точно так же.

После того, как начались выборы, Apple и Google удалили приложение [“Умное голосование”] из своих магазинов, объяснив это тем, что оно нарушает местные законы о вмешательстве в выборы. Ответственность за соблюдение требований лежит на разработчиках [приложений]. В течение 24 часов Telegram должен был последовать политике магазинов и временно приостановить работу бота на 2 оставшихся дня выборов. Дело в том, что изменилась политика компаний: Apple и Google начали требовать, чтобы такие приложения как Telegram соблюдали местные законы стран, в которых они работают. Законы, нарушающие права человека, мессенджер не соблюдает. Однако есть случаи, когда компании идут на уступки. Законы, в основном касающиеся публично доступного контента, Apple и Google считают легитимными, и мы вынуждены следовать их примеру каждый раз, когда они применяют их к своим экосистемам” [25].

Мы стали жить не в мире минипобед, как было совсем недавно, а в мире минипоражений. И даже техгиганты склонили головы перед властью, хотя до этого они пытались стать наднациональными

П. Дуров находит свою защиту именно в этом: “Некоторые пользователи хотели бы, чтобы Телеграм был стопроцентно независимым от кого бы то ни было и мог игнорировать Apple и Google, а также законы всех стран. Я тоже бы хотел, чтобы так и было. Но реальность, в которой мы живем, другая. Я предупреждал всех много раз, что опасность двойного подчинения Apple и Google несет сложности для свободы слова. И мир становится более смещенным в сторону цензуры, когда даже демократические страны меняют свое понимание свободы слова в сфере вмешательства в выборы со стороны геополитических противников” [26]

По сути никто не пытается победить этот мир, все пытаются получить победу в своем квадратном метре этого мира, поскольку там находится его бизнес, поскольку у власти есть много возможностей насолить ему. В выборе деньги или демократия победа ожидаемо переходит к деньгам, причем, большим.

Дуров рассуждает о возможности блокировки своего мессенджера: «Телеграм», по словам Дурова, теперь может быть заблокирован в России, если лишится поддержки Apple и Google. Он еще раз напомнил, что главное отличие сегодняшней ситуации от войны с Роскомнадзором 2017 года — в отсутствии поддержки Apple и Google, от которых зависит распространение приложения и пуш-уведомлений с новыми IP-адресами в обход блокировок. «Если Apple и Google придут к нам завтра с требованием привести приложение „Телеграм“ в соответствие с местными законами и удалить каналы ФБК для пользователей из РФ, то вариантов противодействия не окажется. Как я говорил, изменение позиции Apple и Google по России будет иметь фундаментальные последствия для свободы слова в РФ. Это касается всех мобильных приложений».

Дуров защищает себя тем, что Телеграм – мессенджер, а уже потом социальная сеть: “Ботов и каналов изначально не было. Можно представить себе ситуацию, когда приложение остается востребованным для сотен миллионов людей и без них, как WhatsApp», — предположил основатель «Телеграма» и предупредил, что «готовиться в любом случае всегда стоит к худшему». «Точно так же, как летом 2017 года мы дали РКН внести нас в „реестр распространителей информации“ и получили время на подготовку к блокировкам, так и сейчас нам нужно время, чтобы подготовиться к возможному исключению „Телеграма“ из российского App Store в будущем. Идти на конфликт без стратегии — это не храбрость, а самоубийство” [27]

Но все это оправдания после реально проигранной битвы… И что мы имеем в остатке? Структура информационного пространства стремительно меняется под влиянием давления со стороны власти. Причем давления далеко не информационного, как то может быть в более нормальной ситуации. Аналитики конститируют: “Простор для фейков теперь необычайно широк. Сомневаешься в результатах ДЭГ? Лучше молчи — Генпрокуратура может знать все о блокчейне. Выросли цены в магазинах? Чем докажешь — хранишь все чеки за год? Любую негативную новость теперь могут признать выдумкой. Мы вступаем в удивительную эпоху постправды, когда нельзя верить даже тому, что видишь своими глазами. Несогласованная с Генпрокуратурой и Роскомнадзором реальность может оказаться иллюзией” [28].

И каковы перспективы? Взгляд на прошлое демонстрирует бессмысленность и затратность этой борьбы: “В конце концов, Советский Союз тратил на работу глушилок больше, чем Соединённые Штаты тратили на работу своих вещавших на СССР радиостанций. Даже с учётом того, что часть денег на “глушилки XXI века”, как водится, будет украдена, вливания в эту борьбу всё равно окажутся огромными” [29].

Не только экономика, но и смена поколений становятся драйверами перемен. Взгляд в будущее тоже не оставляет вариантов в удержании власти такими устаревшими методами: “Аристократическая конструкция умерла и поэтому, в общем, их надо было как-то ликвидировать, а поскольку времена уже наступали гуманные, значит, вот революция, ликвидация аристократии, дворянства, и прочее и прочее; дворянство было ярым противником любых научно-технических изменений. И это происходило не только в России. Октябрьская революция и коммунисты тут вообще ни при чём. И сейчас происходит ровно то же самое. Выросло третье поколение так называемых «цифровых» мальчиков и девочек, которые уже обладают другим типом конструкции мозга, который позволяет решать те проблемы, которые для многих не только чиновников, но и обычных людей, вообще представляются невозможными для решения” [30].

Цой пел, очень четко формулируя:

"Перемен требуют наши сердца! 
Перемен требуют наши глаза! 
В нашем смехе и в наших слезах 
И в пульсации вен 
Перемен! Мы ждем перемен!"

Если раньше борьба между странами велась в физическом пространстве, то теперь центром ее становится информационное пространство. Оно стало столь же значимым, как когда-то пространство физическое. И по сути холодная война показала, что выигрыш в информационном пространстве ведет и к выигрышу и в физическом. Мозги подчиняются раньше тела…