Телеправда породила мир советского прошлого, а теперь к управлению мозгами пришла интернет-правда

Он был и основным источником ежедневной политической информации, что было важным для каждого советского человека, но и впервые прямо домой пришел свой собственный источник развлекательной информации. Концерты, кино, КВН, “Голубые огоньки” – каждый возраст находил здесь свое и имел возможность на следующий день это обсудить. По сути миром было то, что мы видели на экране, а не то, что было за окном. Если они часто не совпадали, то мир за окном рассматривался как исключение из правил, которые были как раз на экране.

В умелых руках пропагандистов даже программа “Время” стала вершиной информационной мудрости. Ведь ее и не следовало сверять с реальным миром, поскольку она сама создавала картинку реальности: прекрасную советскую и “загнивающую” западную. Глаза телевидения были сильнее и важнее глаз самого человека. Визуальная пропаганда работала сильнее вербальной, которая царила до этого. То, что я вижу, не требует такой же обработки разумом и берется целиком, в отличие от того, что я читаю. Визуальность создает тот уровень достоверности, который и нужен для убеждения. Вспомним подсказку из народной мудрости, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать…

Телевидение по сути продлило существование “советского мира” в противостоянии его с западным. Не было той оторванности от мира, которая была до этого. Визуальность как главная характеристика телевидения сделала знание западного мира как бы более реальным.  Но это было “псевдознание”, поскольку если телевизор рассказывал о безработных, то зритель высматривал в кино и телевизоре роскошные машины и небоскребы. Ни то, ни  другое не отражали реальность, однако в голове советского человека создавался положительный образ безумного потребления без образа того, откуда берутся деньги в этом мире красоты и роскоши. 

Сегодня на фоне “безумства” информационного изобилия, когда информационные и виртуальные потоки превысили все мыслимые потолки, а объем фейковой информации также не сопоставим с тем, что было в прошлом, никто вообще не в состоянии сопоставлять что-то с реальностью. Мы практически переселились в информационный мир, а Цукерберг хочет сделать и следующий шаг – пересилить нас в мир виртуальный. 

Кстати, уже семь лет разрабатывается VR-перчатка, которая дает тактильную связь при взаимодействии с объектами в виртуальном мире. Это будет полная иллюзия физического соприкосновения [1]. Тогда мы сами можем продолжить список возможных иллюзий и представим себе, что в результате можно будет пожать руку Ленину или Сталину,  с ними можно будет и поговорить с помощью искусственного интеллекта. Кстати, нечто подобное наблюдается в сериале “Полночная месса”, где вампир воспринимается людьми как ангел (см. рассуждения на эту тему в [2 – 3]).

Жизнь виртуальная ничем не будет отличаться от жизни реальной. Тогда возникнет и вопрос, как из нее можно будет выходить, если все реально по твоим ощущениям. Более того, оно безгранично. Мир наполняется разнообразными объектами, которые все будут доступны. 

При ухудшении условий жизни все воспринимается иначе, что и происходит в реальном физическом пространстве. У Оруэлла есть такое наблюдение в “Памяти Каталонии”: “В окопной жизни важны пять вещей: дрова, еда, табак, свечи и враг. Зимой на Сарагоском фронте они сохраняли свое значение именно в этой очередности, с врагом на самом последнем месте. Враг, если не считаться с возможностью ночной атаки, никого не занимал. Противник — это далекие черные букашки, изредка прыгавшие взад и вперед. По-настоящему обе армии заботились лишь о том, как бы согреться” [4].

Физическое пространство требует затратной ресурсной поддержки. По этой причине экономически тяжело живущие страны, включая СССР, серьезным образом опирались на информационное и виртуальное пространства. И это в общем общая тенденция, когда негативы в одной сфере пытаются компенсировать в другой. Россия, к примеру, сегодня пытается компенсировать внутреннюю политику внешней, откуда следуют ее многие действия.

 Текст Оруэлла 1941 г. рассказывает об общих тенденциях в стремлении к пропаганде хоть при социализме, хоть при капитализме: “За последнее десятилетие художественная литература и даже поэзия приблизились к памфлету, чем оказали огромную услугу литературной критике, ибо разрушили иллюзию существования «чистого» эстетизма. Это время напомнило нам о том, что в той или иной форме пропаганда таится в каждой книге, всякое произведение искусства имеет смысл и цели — политические, социальные или религиозные, — а наши эстетические суждения всегда окрашены в цвета наших предрассудков и верований. Оно развенчало понятие «искусства для искусства», но вместе с тем завело нас в тупик, поскольку большинство молодых писателей попытались связать себя какой-либо политической идеей, которая, лишая внутренней свободы, может привести к интеллектуальной недобросовестности. Единственной идеологией, в то время воспринятой молодыми писателями, стал официальный марксизм, который требовал лояльности по отношению к национальным интересам России и возлагал на писателей, именовавших себя марксистами, ответственность за неприглядные дела политиков. Литераторы согласились на это, однако все их воззрения в одночасье разрушил русско-немецкий пакт. В 1930 г. многие писатели поняли, что невозможно полностью абстрагироваться от текущих событий; в 1939 г. большая группа литераторов также осознала, что нельзя приносить в жертву политическому кредо интеллектуальную честность — или, во всяком случае, принеся эту жертву, нельзя остаться писателем. Эстетическая добросовестность — это еще не все, в то же время мало и одной преданности политическим убеждениям. События последнего десятилетия оставили нас в подвешенном состоянии; они лишили литературу Англии сколько-нибудь определенного направления, но тем вернее помогли определить границы искусства и пропаганды” [5].

Одновременно приход эры интернета дал еще один инструментарий управления мозгами, который спрятан намного глубже, чем простая пропаганда. Это отбор/создание информации, которая дает нужный управленцу результат. Информация подается как случайная, являясь на самом деле системной, строго выверенной под конкретного ее получателя. Назовем эту информация адресной, и на ней именно строится микротаргетинг.

 М. Вайнштейн говорит: “Facebook на самом деле — не соцсеть. Это компания по сбору данных. Facebook уже не исправить, это огромная горилла, которая манипулирует всем миром. В Facebook зарегистрированы 3,14 миллиарда человек. Это половина населения Земли. Многие из них узнают новости только из Facebook. Получается, половина планеты читает то, что эта соцсеть для них отбирает. При этом единственная мотивация Facebook — манипулировать эмоциями людей для того, чтобы те были максимально вовлечены. Потому что это именно то, на чем Facebookзарабатывает деньги. Такая мотивация абсолютно противоречит и интересам человечества, и идеям традиционного капитализма. Традиционный капитализм мотивирует людей на создание хорошего продукта, которым пользуются живые люди. Бизнесмены и предприниматели должны радовать клиентов, обслуживать их, принимать их такими, какие они есть. Потому что именно клиенты — это источник заработка. Пользователи Facebook думают, что они клиенты, но это не так. Рекламодатели, маркетологи, правительства и политики — вот кто реальные клиенты Facebook” [6].

Мы живем в мире системно отобранной под нас информации. Советская пропаганда не могла работать так индивидуально. Ее социальные группы как коммуникативные цели были достаточно большими. Сегодняшнее удешевление поиска и доставки информации под заказ сделали невозможное возможным. Тогда мы видели и слышали то, что нужно было ИМ. Но сегодня делается то же самое. Вчера такую информацию могли “упаковать” в виртуальный поток в виде фильма, чтобы мы “проглотили” ее в развлекательном модусе. Сегодня это можно сделать уже не только в развлекательном, но и  в информационном пространстве. Политики и военные взяли все это на вооружение [7 – 8].

Именно поэтому, например, в список ста ведущих политиков России входят создатели этого информационного инструментария: А. Громов стоит на 13 по влиятельности месте, О. Добродеев – на 49, К. Эрнст – на 60 и В. Сурков – на 96 [9]. Именно они активно строят информационный и виртуальный мир граждан, которые живут в нем, особо не отличая его от мира физического. Для современного человека значимым является все.

В свое время советская модель пристально смотрела на информацию. Сталин лично правил сводки информбюро во время войны. Исторически можно увидеть три периода властного интереса к информационному полю, поскольку в каждом из них выстраиваются разные виртуальные модели мира. Сталинская – строилась на акцентуации внутренних и внешних врагов. Брежневская – только на внешних врагах, поскольку диссиденты не имели голоса в советском публичном поле. Сегодняшний –  вновь возвращает внешних и внутренних врагов, даже с повтором терминов типа “иноагентов”, которые раньше были просто “врагами народа”.

В. Сурков построил градацию перехода от советского к постсоветскому на трансформации единообразия к многообразию: 

“Мы должны были дать людям разнообразие. Но это разнообразие нужно было контролировать. И тогда все будут довольны. И при этом сохранится единство общества…. Это работает, эта модель работает. Это хороший компромисс между хаосом и порядком». Позже в разговоре Сурков изложил свою основную доктрину, уже не вдаваясь в такие тонкости: «Передозировка свободы смертельна для государства. Все, что является лекарством, может быть ядом. Все дело в дозировке” [10].

И еще из этого интервью “Файнэншл Таймс” о его понимании пропаганды: “Большая часть кремлевской пропаганды, распространенной армиями троллей, государственным телевидением и социальными сетями, была разработана за его рабочим столом. «Людям это нужно, — говорит он в ответ на мой комментарий, что большая часть этой пропаганды опасна, — Большинству людей нужно, чтобы их голова была наполнена мыслями». «Вы же не будете кормить людей каким-то высокоинтеллектуальным дискурсом. Большинство людей едят простую пищу. Не ту еду, которую мы едим сегодня вечером. Обычно большинство людей придерживаются очень простых убеждений. Это нормально. Есть высокая кухня и есть Макдональдс, — смеется он, — Все пользуются такими людьми во всем мире» [11]. 

Кстати, это интервью Суркова трактуют как заявку на возврат в большую политику, от которой он как бы отошел: “Как рассказали источники, знакомые с ситуацией, Владислав Сурков будет курировать единоросскую кампанию не только на территории непризнанных республик, но и на близлежащих территориях, например, в Ростовской области и в Крыму. Причем в задачу Суркова входит обеспечение партии власти «северокорейским результатом» на выборах в Госдуму. Как минимум Крым должен чуть ли не стопроцентно поддержать кандидатов от «Единой России», дабы через это продемонстрировать свое единство и приверженность курсу Кремля” [12].

Атаки в информационном и виртуальном пространствах и дешевы, и безопасны для атакующего. Вероятно, это позволяет выплескивать агрессию без особых последствий для нападающего. Одновременно мир сегодня стал явно агрессивнее, чем он был раньше. С одной стороны, это объясняют, как профессор Т. Черниговская, возросшим уровнем неопределенности, порождающим естественную тревожность:”Непонятна граница между реальным и виртуальным. И исчезают смыслы совсем. Как бы непонятно, что в этом мире делать. Непонятно, есть ли личность всё ещё, насколько эта личность реальна, потому что личности есть виртуальные, их тысячи тысяч” [13]. С другой, профессор С. Хафиз говорит о роли ковида в возросшем количестве конфликтов среди авиапассажиров: “Пандемия реально запустила некоторые типы нашего эволюционного поведения, о которых мы не думали, что они у нас есть. Мы отвечаем атаками почти так, как мы были созданы для этого. Возможно, что мы не столько потеряли свои социальные умения, как в нас победили инстинкты самовыживания” [14]. 

Все это отражается как на индивидуальном, так и на коллективном поведении. Ведь не зря Г. Павловский утверждает: “я считаю, что транзит в условиях окончательного разрушения управляемости, в том числе политической, в России стал тупиковым направлением и разрешится через войну. Я не вижу ни одного сценария будущего, который не заканчивался бы большой войной” [15]. Вероятно, для ухода от этого требуется другой уровень коммуникаций в обществе. Пиар – слишком слабый инструментарий для удержания спокойствия в обществе, его явно недостаточно.

Одновременно отсутствует анализ того, как из подобного рода проблем страна выходила в недавнем прошлом. Рецепты утеряны. Сегодняшние воспоминания о том, как общество времен Горбачева – Ельцина проходило свой транзит демонстрируют такой количество отклонений, что становится понятно, что нам давали очень “гламуризированные” рассказы вместо реальных (см., например, воспоминания Руцкого или Хасбулатова [16 – 17]). 

Или такой факт: “Ровно 25 лет назад 3-го июля 1996 года в России прошел второй тур выборов президента. Победу тогда, как известно, одержал Ельцин. Ну, как одержал. Спустя годы выяснилось, что больше голосов получил Зюганов, но лидер КПРФ не стал обострять ситуацию и признал триумф соперника. Рейтинг Ельцина накануне выборов составлял всего 3%, на уровне статистической социологической погрешности. Страна стремительно обнищала и продолжала нищать, зарплаты задерживались на месяцы, в случае удачи выдавались бартером, а грошовые пенсии не выплачивались по полгода. Рассчитывать на победу Ельцина в таких условиях мог только сумасшедший” (18],  см. также [19 – 21]). 

И далее: “11 американских советников тогда прибыли негласно в Москву, их даже под великим секретом поселили рядом с номером дочери Ельцина Татьяны Дьяченко в «Президент-отеле» под круглосуточной вооруженной охраной. МВФ выделил тогда транш в 10,2 млрд. долларов, часть которого использовали для погашения задолженностей по зарплатам и пенсиям. Но этих денег для достижения обозначенных целей не хватало, и Борис Ельцин, пообещавший населению погасить все долги до мая, обратился к своим «друзьям» в Европе – президенту Франции Жаку Шираку и канцлеру ФРГ Гельмуту Колю. Просьба была незатейлива – дайте денег, чтобы не допустить возвращения коммунистов к власти. И те согласились. <…> Переговоры тогда увенчались успехом. Германия выделила на спасение Ельцина, по словам Касьянова «миллиарда три с половиной», а Франция – около полутора миллиардов. Под какие проценты и на какой срок, Касьянов уточнять не стал. И понятно, что Россия все эти деньги после «победы» Ельцина вернула. С процентами. Вынув их из тех же кошельков налогоплательщиков через весьма короткое время. Причем, забирать пришлось даже больше, чем получили. А там и дефолт вскоре ахнул в 1998-м, в котором и не такие суммы растворились” (там же).

Власть присваивает себе право на обман, мотивируя это благими целями. Она становится главным арбитром, определяющим, а точнее задающим, что есть правда, а что ложь. И никто другой не может ей помешать в этом, поскольку “свою” правду она тиражирует до бесконечности. У населения остается только право рукоплескать достижениям, независимо от того, есть они или нет.

Точно так поступает власть и сегодня, когда реальность и бодрые рассказы о ней полностью расходятся. Г. Сатаров пишет: “У Путина и его окружения специфическое представление о внешнем мире. Их заботит не столько общественное мнение, сколько их представление об общественном мнении. Звучит дико. Попробую объяснить. У Кремля есть возможность формировать некое представление о мире. Они используют разные способы: уничтожают оппозицию, подтасовывают результаты выборов, в результатах социологических исследований выбирают только то, что им нравится, задействуют СМИ. В результате они настолько заигрываются, что начинают верить в собственные конструкции, и это искажает их представление о реальности. Кроме того, их представление о мире искажается тем, что в науке называется феноменом когнитивного диссонанса. Это такой способ психологической защиты. Сначала возникают зверства по отношению к евреям, а потом формируется мнение, что евреи пьют кровь христианских младенцев, поэтому их нужно уничтожать. Так и тут. Сначала нужно всеми способами затоптать оппозицию, верша совершенно антизаконные вещи, а потом выдумать, почему они пятая колонна. Для Кремля это единственный способ существования: жить в мире, который они для себя выдумали. Для тех, кто составляет окружение Путина, очень важно говорить ему то, что ему нравится и соответствует его представлению о мире. Чтобы «жевать травку» на лугу у Путина, надо ему угождать. Его окружение делает это цинично, и вряд ли кто-то докладывает Путину, что тот теряет белорусский народ. По указанным выше причинам им всем проще верить в то, что белорусы братья по крови и духу и вместе противостоят Западу” [22].

И еще удивительно точное мнение В. Иноземцева о том, что сегодня мы имеем дело не с оппозицией, а с диссидентами советского времени: “Оппозиция, на мой взгляд, больше не может называться таковой, так как сам данный термин предполагает ее способность при ряде условий законным и демократическим образом превратиться во власть — а такая перспектива сегодня в России полностью исключена. Мы вернулись к тому, от чего ушли в советские времена: к противостоянию власти и несогласных, которые, как и пятьдесят лет назад, являются не оппозиционерами, а диссидентами, и у которых, как и тогда, есть небогатый выбор: сидеть в тюрьме, уехать за рубеж или шушукаться на кухнях, так как даже соцсети давно перестали быть безопасным средством общения. Диссиденты могут серьезно подрывать режим, снижать легитимность власти, будоражить общественное «болото» — но они, как показал опыт перестройки и последующих за нею событий, сами не могут стать властью” ([23], см. также [24]).

Человек далекого прошлого жил в мире физическом. Постепенно все большую роль стали играть пространства-миры информационный и виртуальный. Последний тоже проходит свою собственную трансформацию: вместо книг основной единицей его стали телесериалы, а визуальность как база заменила вербальность. И она оказалась более сильной по своему воздействию.

И война, и мир сегодня стали принципиально информационными. Между ними дополнительно возникают разнообразные переходы. Публичная информация перестала быть нейтральной, так как ее могут реинтерпретировать в любую сторону. А журналисты стали опасными игроками с точки зрения власти. Соцмедиа могут давать информационные рычаги каждому. По этой причине информационная среда будет усложняться, сегодняшним примером чего является засилье фейков.

Перед нами разворачивается ожидание еще более резких изменений, которые могут прийти. И везде важной составляющей становятся соцмедиа [25 – 27]. Интересно, что КГБ в советское время изучал читательские абонементы в библиотеках в поиске неблагонадежных, что является сегодняшним аналогом просмотра соцмедиа со стороны спецслужб [28].

Массовое сознание сегодня имеет больше возможности заявить о себе, что привело к всплеску не только фейков, но и конспирологии, которая всегда отражает страхи массового сознания. По сути сегодня мы стали бояться гораздо больше, чем раньше.

Э Сноуден, например, говорит о конспирологии: “Я начну с выдвижения фундаментальной точки отсчета: вера в любую конспирологию, правдива она или лжива, состоит в вере в то, что существует система или сектор, управляемый не общим согласием, а элитой, действующей в своих корыстных интересах.  Называйте  это Глубинным государством, или Болотом; называйте их Иллюминатами, или  Опус Деи, или евреями, или просто главными банковскими институтами и Федеральным Резервом – суть в том, что конспирология является принципиально антидемократической силой. Признания конспирологии, вновь правдивой или лживой, ведет к принятию не только тех вещей, отличными от тех, которыми они кажутся, но они систематизированы, регулируемы, преднамеренны и даже логичны. И только рассматривая конспирологии не как “планы” или “схемы”, но как механизмы управления беспорядком, мы сможем понять, как они смогли столь радикально поменять  понятия “прав” и “свобод” как фундаментальных характеристик демократии гражданского общества” [29].

По сути понимание свободы каждый раз разное. При этом власть всегда сопротивляется движению к свободе, поскольку для нее это усложнение управления. Чем более простым будет объект управления, тем легче работается субъекту управления. А кто захочет иметь лишнюю работу?

Л. Гудков так подводит черту под сегодняшними изменениями в России: “Изначально это делалось, чтобы просто ограничить деятельность отдельных организаций, в том числе и нашего Левада-Центра, но сейчас, после расширения этого списка иноагентов, речь уже идет о подавлении любой общественной инициативы, любой деятельности, не подконтрольной администрации Кремля. Я думаю, это уже упомянутый эффект белорусских событий. Власти боятся уже любой независимой организации, будь она сетевая, краеведческая, экологическая – какая хотите. Любой потенциал самоорганизации общества, с точки зрения властей, представляет опасность. И думаю, в ближайшее время все это достигнет еще больших масштабов” [30].

Каждый новый инструментарий управления приходит из сфер бизнеса, политики и военных. Это все сферы сильной конкуренции с оппонентом и противником. Сегодня этот инструментарий легко переходит из одной сферы в другую, поскольку объект воздействия везде один и тот же – массовое сознание.

Наш мир во многом перестал быть “нашим”, он индустриально заполняется информацией, часто приходящей вне нашего контроля, поскольку информации стало слишком много, и от нее невозможно закрыться.

Мир все время усложняется. По этой причине усложняется и инструментарий управления им. Вчерашние успехи остаются в прошлом, нужны совершенно новые подходы.