Пропаганда пытается победить реальность

Пропагандистский мир не столько отражает реальность, как корректирует и направляет ее, тем самым подчиняя ее своим целям. Причем иногда эта коррекция превращает ситуацию с головах в полную противоположность той, которая есть на самом деле.

Реальный мир расположен в физическом пространстве, а пропаганда, даже не в информационном, а в виртуальном. И оно позволяет еще большее отклонение от реальности, поскольку человек описывает не подлинную реальность, а ту, которая есть у него в голове.

Религия и идеология все века были главными строителями виртуальных миров, наиболее влияющих на реальность. Литература и искусство стоят на втором месте по своей влиятельности, поскольку в них заложено разрешенное отсутствие прямой связи между виртуальностью и реальностью. По этой причине они имеют более опосредованное воздействие. Хотя исследования А. Гиржинского, например, продемонстрировали роль такого влияния на примере влияния чтения Гарри Поттера на голосование за демократического, а не республиканского кандидата. Он говорит: «Я обнаружил эмпирическое подтверждение идеи, что книги о Гарри Поттереповлияли на политические ценности и перспективы на поколение, пришедшее с этими книгами. Чтение этих книг коррелирует с большим уровнем принятия иных групп, большей политической толерантности, меньшей склонности к авторитаризму, большей поддержки равенства, большего неприятия насилия и пыток. Как любители Гарри Поттера заметили, эти базовые темы повторяются в данных книгах. Эти корреляции остаются значимыми даже при применении более сложных статистических анализов» [1].

То есть воздействие на наши мозги идет разными путями, включая интервенции из виртуального пространства. А оно значимо еще и потому, что базируется на механизмах создания развлекательности, что сегодня активно используется в политических ток-шоу. Человек полностью погружается в виртуальную реальность, условно говоря, «живет в ней», даже не замечая, что перенимает оттуда модель мира. Эмоции заглушают рациональность, и человек становится беззащитным перед воздействием.

Значимая роль виртуальности является главным отличием человека от любых других живых существ. В ряде случае виртуальное для человека становится более сильным, чем влияние реальности. Человек может отдавать свою биологическую жизнь за виртуальные цели. Опираясь на них, президенты развязывают войны. Россия придумала денацификацию и демилитаризацию как цель войны с Украиной. Так что это по сути российский, а не украинский кризис, как пытается подавать войну пропаганда России. Но в мире закрепилось название именно «украинского кризиса» — термина, пришедшего из российской пропаганды.

Путин строит свой собственный мир, отражающий не реальность, а его представления о ней. Мы говорим именно так, поскольку «папочки», на содержании которых он принимал свое решение, уже имеют двойное наполнение. С одной стороны, они призваны опираться на реальность. С другой, из реальности берется только то, что соответствует представлениям Путина и его ожиданиям. Именно отсюда неадекватность отражения ситуации, которая привела к провалу, например, такого базового представления, что «украинцы встретят с цветами своих освободителей»…

У Путина нет реальной возможности проверять и перепроверять все это на достоверность. У него есть единственная возможность сравнения папочек из разных ведомств. Однако содержимое любых папочек наполняется в опоре на то, что ему хочется услышать…

У Путина также нет времени на свой анализ. Он сидит на самом верху, где ограничено время из-за множества разных ситуаций, по которым тоже надо принимать решения. У него возраст, у него болезни… Все это подталкивает его к решению, которое кажется ему «победоносным». Но вторжение таким не оказалось. Окружение, сформированное за два десятка лет, лучше знает Путина, чем он сам себя. Правда, в свое время из него выпал В. Сурков, которого можно рассматривать как специалиста по нетрадиционным решениям. И Крым был таким успешным примером для него, и неудачным для Украины.

Д. Быков тоже видит проблему в определенной «изоляции» Путина от мира. Он говорит: «Думаю, его в бункере кто-то заботливо опекает. То есть он получает тщательно отфильтрованную информацию. Это не потому, что у кого-то есть тайная программа по управлению им, — просто при столь долгом пребывании у власти вокруг тебя вырастают фильтры, и тебе начинают говорить только то, что ты хочешь услышать» [2].

Война, именуемая в целях пропаганды «специальной военной операцией», показала неэффективность инструментария «папочек». В результате пришли две неожиданные реакции:

— Украина не сдается,

— Запад объединился, причем сделали это одновременно и верхи, и низы, в результате чего ни те, ни другие не могут легко сдвинуться на новое решение.

Путин удерживает в голове конспирологические схемы, сформированные во времена еще советского КГБ. ФСБ лишь подхватило их. Вот некоторые наблюдения исследователя ФСБ, а точнее сказать — критика этого государственного института А. Солдатова, раскрывающего модель мира в голове сотрудника ФСБ [3]:

— об идеологии: «Ее суть заключается в том, что в России слабое государство, которое практически бессильно перед внутренними силами хаоса и враждебным влиянием снаружи. Это представление основано на не отрефлексированных внутри ФСБ событиях 1917-го и 1991-го. Если сотрудника ФСБ остановить на улице и спросить, почему произошла революция 1917 года, они будут говорить какие-то странные вещи про то, что в пломбированном вагоне немецкий генштаб прислал группу мигрантов, которые смогли уничтожить великую русскую империю. Про 1991 год будет что-то похожее по духу. У них нет объяснения, почему великий Советский Союз с самой могущественной спецслужбой мира, КГБ, развалился за несколько дней»;

— о событиях 1917-го и 1991-го: «Эти два великих события ХХ века у фсбшников абсолютно не отрефлексированы и представляются в терминах древнегреческой трагедии — рок привел к страшным последствиям, ничего нельзя было сделать. Поэтому у них есть ощущение хрупкости государственного аппарата, который нужно защищать всеми возможными силами. Причем оберегать его стоит от любых политических рисков, даже если это выход на улицу одного человека с пустым плакатом. Они искренне верят, что революция может начаться с чего угодно. Кирпич упадет случайному человеку на голову, и это запустит бунты, которые невозможно будет остановить»;

— о теориях заговора: «С гуманитарным образованием там очень плохо, поэтому процветает конспирология. Недавно там крайне популярна была концепция общественной безопасности «Мертвая вода». Это абсолютно бредовая теория о том, что Россией управляет некий глобальный сатанинский предиктор, который находится за пределами страны, поэтому тут все так плохо».

Вся эта «мифология», как и пропаганда, делают мир понятнее, поскольку усиливают роль врагов, которыми можно объяснить все, а самим одновременно предстать «героями» в случае борьбы с ними. Ведь чем сильнее враг, тем мощнее предстает и «герой». Без «врагов» «герои» вообще невозможны. Это военная ситуация. Но точно так происходит и в мирное время. Как писал В. Маяковский в «Бродвее»: «У советских собственная гордость: На буржуев смотрим свысока».

Пропаганда удерживает население России в нужном тонусе. Однако настоящая мобилизация, хоть она в целях пропаганды и названа «частичной», меняет общественное мнение, поскольку в этом случае война переходит из телевизора в жизнь, что ведет к разнообразию непрограммируемых реакций. Управлять телевизором гораздо легче, чем жизнью. Правда, «частичная мобилизация» показала, что число, бегущих из страны, больше числа тех, которых собирались набрать служить.

В настоящий момент война все еще идет на экране телевизора, большинство с ней не соприкасается в реальности. Но чем больше она будет переходить из информационной и виртуальной реальностей в физическую, то есть когда похоронки будут приходить к соседу, родственнику и т.д., реальная война будет нейтрализовать все патриотические речи. По этой причине на данный момент и отсутствует официальная мобилизация, а только условно-частичная, чтобы не волновать население.

Пока реальность формируется языком: вокруг есть только то, о чем нам рассказали. М. Евстигнеева пишет в своем телеграм-канале: «одна из главных задач политического дискурса, и пропаганды, как частной его составляющей — не убедить вас в чем-то и не заставить действовать, а заставить существовать в некоей реальности, которая угодна ее автору, и которую он формирует и транслирует не иначе как через язык» ([4], см. также другие ее работы [5 — 6]).

Но и никакого другого инструментария, кроме коммуникативного, и нет, особенно когда речь идет о конструировании действительности, что и делает коммуникатор-пропагандист, когда пытается убедить свою аудиторию в существовании отсутствующей на самом деле реальности.

Государство в периоды своей нестабильности усиливает пропаганду, пытаясь внести хоть какую-то осмысленность в происходящее. Это объясняет мощные пропагандистские потоки времен СССР: от газет до кино. Такие «стабилизаторы» приходят в информационное и физическое пространства из виртуального.

Роль пропаганды в советское время нам известна и понятна. Мы все были ее потребителями. М. Ходаренок раскрывает смену типа пропаганды в гитлеровской Германии, когда ситуация стала ухудшаться: «Старые формулы «звонкой пропаганды» уже не работали, слова вроде «мы хорошие, а они плохие» никого не убеждали. И тогда Геббельс принимает решение ввести институт военных политруков, NationalsozialistischerFührungsoffizier (NSFO), или Служба военных политических комиссаров. В ней служили Divisions-Betrueungsoffizier, или офицеры-наставники. Они вели пропаганду уже на более тонком уровне, умели преподносить свои поражения как тактические отступления или даже специальные операции, был даже придуман термин «эластичный фронт». Это были те же офицеры вермахта, но проходили через утверждение комиссией НСДАП при непосредственном надзоре начальника партийной канцелярии Мартина Бормана. С начала 1943 года для новых дивизионных и армейских командиров стали издавать полноценный методический журнал «Was uns bewegt», что значит в переводе с немецкого «Что нами движет»» [7].

Как видим, при ухудшении ситуации в физическом пространстве пропаганда не отменяется, а изменяется, поскольку возникает потребность усилить воздействие. Возможно, такой маневр позволяет охватить иные группы, выходя со своим воздействием не только на «правоверных», но и «сомневающихся».

Мы можем продолжить эти рассуждения условной визуальной картинкой, где в квартире как бы расставлены указатели со словами «холодильник», «кровать» и под. И вся эта система может существовать в голове, пока человек к ней не прикасается. Если возникает несоответствие, то система правильности начинает постепенно рушиться. Но сложность в том, что по многим объектам у нас нет непосредственного прикосновения к действительности, а только косвенное — с помощью медиа. И возникает не конкуренция с действительностью, а конкуренция между медиа, например, провластными и оппозиционными.

Интересно, что у государства есть возможность закрыть страшные ситуации и слова, их описывающие, тоже словами. Тогда «смерть» превращается в «подвиг», когда она своя, и словом «позорная», когда она принадлежит врагу.Можно вспомнить «вероломное» нападение Германии на СССР, хотя Сталин имел все данные разведки о точной дате, но не решился действовать. Он все знал, но боялся своими активными действиями приблизить нападение.

Война — это всегда расцвет пропаганды. Политическая война имеет такие же последствия. Языку принадлежит инструментарий коррекции любой ситуации, позволяющий даже превращать ее в свою противоположность. И поскольку говорящий сам же является и судьей, то он всегда припишет себе победу, даже если она будет мнимой

Слова, особенно в пропагандистской коммуникации, не столько ориентированы на информацию, как на эмоции. Они включают/переключают не разум, а эмоции, которые по сути не контролируются разумом, поскольку биологически являются более первичными для человека. Именно эмоции всегда «взрывали» старый мир во времена революций.

Вот, например, всего лишь одна статья из «Комсомольской правды», где украинская сторона обозначается множеством четких эмоциональных указателей, несущих негатив. С обычными словами можно спорить, с эмоциональными словами — нет. Они проходят в человека, снимая любую защиту.

Вот это разнообразие этих эмоциональных «ударов», отсылающих российского читателя на нужную модель украинских военнослужащих в их головах [8]:

— «нанес упреждающий удар по подразделению неонацистов. Группа националистов, пытаясь перегруппироваться для отражения атаки российских саперов, понесла большие потери и была вынуждена отступить, бросив оружие и боеприпасы»;

— «освобождению населенного пункта от вооруженных формирований украинских радикалов«;

— «огнем из гранатомета наносил существенный урон прорывающимся «боевикам«;

— «обнаружили действующую на их направлении диверсионную группу из числа украинских националистов. Внезапно атаковав украинских диверсантов«,

— «который в ходе допроса выдал местоположение артиллерийских средств радикалов«;

— «украинские националисты отчаянно пытаются освоить диверсионную войну«.

Это всего лишь один текст, но по нему разбросаны десятки указателей негативного порядка. Такие насыщенные «подсказками» нарративы являются базой пропаганды. Здесь пропаганда прячется в отборе конкретных слов, за которыми сразу вырастают нужные картинки в головах.

Мы живем в мире, управляемом нарративами. И когда в нем происходит внезапный «слом» физической ситуации, это запускает новые нарративы. Россия пыталась переназвать нарратив «война» новым именем «специальная военная операция», но старый нарратив «война» оказался сильнее. И нарративы «нацисты» и под. это все равно нарративы «войны». При этом физического такого объекта сегодня нет, он остался в далеком прошлом. Он и не приживается по этой причине, его способны произносить только штатные пропагандисты. Но его не воспринимает население. А пропаганда должна говорить на понятном для населения языке.

Нарративы являются наиболее близким для нас вариантом воздействия. По сути пропаганда сама ищет нас, а художественные нарративы, наоборот, ищем мы сами. И тут возникает процесс транспортации нас в иной мир, сочетающий информацию, доступность и развлекательность.

Исследователи фиксируют этот перенос в нарратив: «Индивиды, читающие рассказы, могут быть перенесены в нарративный мир. Транспортация является ментальным процессом фокусировки внимания, которая имеет место и в случае художественной и нехудожественной литературы. Компоненты транспортации включают в себя эмоциональные реакции, ментальное воображение и потерю доступа к информации реального мира. Результирующая транспортация может быть механизмом изменения убеждений на базе нарратива» [9].

Путин сам тоже, как и его решения, сформирован нарративами. Г. Павловский замечает: «Есть гипотеза, что Путин последние годы читает плохие книги в большом количестве. Он раньше не читал так много и так плохо. Он подпал, по-моему, под влияние книг Суворова, известного по «Ледоколу». Я об этом сужу по его проговоркам. Он не любит критиковать Сталина, а тут вдруг довольно резко говорит о том, что Сталин зевнул в 1941 году наступление немцев. Надо было предупредить превентивно. Это же концепция Суворова, которая состоит в том, что Сталин готовился к удару, а Гитлер ударил раньше на несколько недель. Здесь мы погружаемся в мир тайн и чудес. Путин верил, что ведет превентивную войну. Что если бы он ее не начал, то через несколько недель ее начал бы Запад. Почему он так считает? Это уже тяжелая форма деформации интеллекта, который был довольно трезвым когда-то. Путин воюет на призрачном фронте, но он бросил туда российскую армию, а это ведет к ужасным последствиям. А то, что украинцы не сдаются, только подтверждает ему, что он прав. Значит, они действительно готовились к войне, и он едва-едва успел ударить» [10].

Не все имеют право строить новый мир, а только те, кому позволяет делать это государство. Россия ввела понятие «иноагента», чтобы отодвинуть от такого воздействия на массовое сознание тех, кого она признает «чужими», а потому вредными. И теперь частотно звучит причисление того или иного пишущего человека к лику «иноагентов» [11 — 13]. Выставки и выступления тоже попали под дополнительный контроль [14 — 15]. С 1 декабря Минюст будет публиковать и личные данные так называемых иноагентов, а не только ФИО [16].

Медиа получают «методички» из Администрации Президента, раскрывающие, как именно следует писать о новых событиях. Вот, к примеру, такие указания по поводу военного положения: «Новые «рекомендации» начинаются с ключевого указания для пропаганды: «Важно успокоить аудиторию — ничего существенного не поменялось!». В подтверждение этого тезиса пропагандисты должны рассказать, что военное положение объявлено «только в четырех территориях» (то есть в аннексированных украинских регионах), где оно либо уже было введено до «присоединения к России», либо «действовало по фактическому положению вещей» (это и правда так)» [17].

Характерным является молчание власти по поводу ухода из Херсона. И тут действительно возникает разнобой интерпретаций, чего раньше не бывало [18]: «Главред RT Маргарита Симоньян привела цитату Кутузова про сдачу Москвы и предложила заменить слово «Москва» на «Херсон»: «Я точно знаю, что никому это решение не было легко. Ни тем, кто его принимал, ни нам, кто понимал, что так будет, и все равно молился, чтобы так не было. Потому что альтернатива одна — положить в голой степи группировку, закидать телами мобиков и открыть дорогу на Крым». Тем не менее, среди пророссийских блогеров нашлись те, кто счел решение об отводе войск из Херсона поражением и даже предательством. Так, авторы телеграм-канала GreyZone, предположительно, связанного с «ЧВК Вагнер», возмутились тем, как мотивировали сдачу города: «Предательство и государственную измену вокруг Херсона будут оправдывать и сглаживать, заявляя, что ничего было сделать нельзя. Можно. Но не в последние дни, а не позже июня. Но сделано было ровным счетом ничего», — заявили администраторы канала. По мнению военного блогера Владлена Татарского, отступление от Херсона можно сравнить с отступлением от Киева в начале войны. Он выразил уверенность, что за город нужно было бороться и не сдавать его без боя. «Теперь у ВСУ появился резерв, который скоро мы увидим под Сватово или Запорожьем»».

И еще о возникновении «неправильных» мыслей, которые быстро растут при отсутствии тиражирования «правильных»: «эксперты ссылаются на заявление праворадикального идеолога Александра Дугина, который назвал Путина «самодержцем» и обвинил его в том, что тот не смог выполнить свой долг перед народом. Так называемый философ отметил, что задачей самодержца с неограниченной властью, каким является Путин в России, есть единоличное спасение государства в самый сложный момент. Дугин считает, что российская идеология определяет ответственность РФ защищать «российские города», такие как Херсон, Белгород, Курск, Донецк и Симферополь. В своем обращении идеолог с экстремистскими взглядами вообще намекнул, что Путина постигнет судьба «короля дождей», ссылаясь на труд Джеймса Фрейзера «Золотая ветвь», в котором король был убит из-за того, что не смог вызвать дождь в сезон засухи» [19].

Дугин в принципе привык вводить сакральные контексты в современность, трактуя ее как продолжение вечной битвы добра и зла: «При этом сегодня очевидно, что разрушение традиционных ценностей, капитализм, материализм, прогрессизм и секуляризм были лишь прелюдией к прямому и открытому сатанизму, к цивилизации Антихриста. Победить такой — открыто сатанинский — Запад, опираясь на его же собственную идеологию, на его методики, начала, установки и правила, невозможно. Даже если мы противопоставляем нынешнему состоянию западной цивилизации ее предыдущие — не столь откровенные и чудовищные — формы, это не имеет никакого смысла, это просто не действенно. Конечно, лет сто назад Запад таким откровеннодьявольским не был. Но речь идет о разных — последовательных — фазах единого процесса. С самого начала Нового времени двигался Запад именно к тому, чем является сегодня. Это не недоразумение: за восстанием против Христа всегда стоит только и исключительно Антихрист. Вначале тайно, потом явно. Сегодня явно. Именно поэтому мы необратимо вступили на территорию Апокалипсиса. А «Апокалипсис» по-гречески и есть «Откровение». Отныне все открыто. Вот с кемведется сегодня наша война, наша СВО. Без всяких метафор. Наш враг — Антихрист и его цивилизация. И именно пролегоменами к планетарному торжеству дьявола и был капитализм, материализм, атеизм, технический и социальный «прогресс» прежних эпох. Давить на тормоза уже поздно — на полном ходу захваченное сатаной человечество несется в бездну» [20].

Но все это возникает, когда есть потребители столь отдаленной от современности идеологии. А поскольку сегодня идеологии нет вообще, по крайней мере, официально, все это становится «мейнстримом» у определенных социальных групп. Тем более Дугин требует: «Нам было отказано в этой Русской Идее как минимум в течение 100 лет. Но вот теперь без нее мы не можем сделать ни шагу вперед или даже сохранить имеющееся. Без Русской Идеи мы просто рухнем — не говоря уже о победе в войне» (там же).

Дугин вводит свое понимание и в нынешнюю войну: «Идеология и радикальное изменение общества необходимы для победы в СВО. Сама природа этих перемен столь фундаментальна и значима, что пропорции переворачиваются. С этой точки зрения, СВО и была необходима именно для того, чтобы Россия наконец-то стала русской. И это важнее — даже чем победа над врагом. Если бы Русская Идея восторжествовала бы в России раньше, войны бы не было. У нее не было бы смысла. Ведь война пришла именно потому, что мы слишком доверяли Западу, слушались его, пытались играть по его правилам, полагались на его институты и методики, а к самим себе — к русскому ядру нашего исторического бытия — относились с пренебрежением. Будь мы собраны и просветлены, проснись мы сами по себе — всего этого можно было бы избежать».

Читатели соцсетей «онемели» увидев критику Путина из уст Дугина после Херсона, который написал: «Власть. Она несёт ответственность за это. В чём смысл самодержавия, а у нас именно оно? Мы даем Правителю абсолютную полноту власти, а он нас всех – народ, государство, людей – в критический момент спасает. Если для этого он окружает себя нечистью или плюёт на социальную справедливость, это неприятно, но лишь бы спас. А если не спасает? Тогда – его ждёт судьба «царя дождей» (смотри Фрэзера). У самодержавия есть и обратная сторона. Полнота власти при успехе, но и полнота ответственности за провал. А как вы хотели? Как выйти из ситуации? Немедленно перейти от суверенной диктатуры к комиссарской, то есть ввести идеологию. Правитель это почти сделал. Но снова почти. А Херсон сдали не почти, его сдали совсем. Никаких претензий к Суровикину. Он не политик, он отвечает за техническую сторону фронта. Удар не по нему. Удар сами понимаете по кому. И никакой пиар тут больше не спасёт. В критической ситуации политтехнологии вообще не работают. Сегодня говорит история. И она произносит страшные – для нас – слова» [21 — 23].

И еще: «Последний ресурс – идеология. Настоящая, не тот фейк, который пытается всучить до смерти напуганная восстанием реальности АП. Хватит юлить: Русская Идея. Только она. Глупо идти на тотальное уничтожение человечества только из-за страха перед Русской Идеей, перед нашей идеологией. Иного пути нет. Власть в России больше ничего сдать не может. Лимит исчерпан. А чисто технических средств для Победы недостаёт. Война должна стать народной в полной мере. Но именно таким народным – русским! – должно стать и государство. А не таким, как сейчас».

Как видим, Херсон как идея спасения жизни военнослужащих, поддержанная нужными спикерами типа Кадырова, не сработала. Кстати, вот некоторые ответы на вопросы о сдаче Херсона [24]. И «молчание» официальных источников: «В среду министр обороны Сергей Шойгу приказал отвести войска из оккупированного Херсона. На российском государственном телевидении — ни в новостных программах, ни в ток-шоу — произошедшего не заметили.В основных вечерних выпусках новостей не было никаких собственных комментариев или анализа — каналы в основном показывали полное видео отчета командующего объединенной группировкой войск в Украине Сергея Суровикина. На нем генерал говорил, с одной стороны, что обстановка в районе «спецоперации» в целом «стабилизирована», боевые возможности российской группировки якобы возросли за счет мобилизованных и добровольцев, на отдельных направлениях российские войска возобновили наступательные действия, а с другой — наиболее целесообразный вариант — организация обороны по барьерному рубежу реки Днепр, предлагается занять оборону по левому берегу, держать группировку войск на правом берегу — бесперспективно, подытожил командующий группировкой» [25].

Условная «героическая» пропаганда уже не принимает такой «слабинки» от государства как спасение жизни людей. По модели пропаганды герои должны умирать. На гибели героев держится вся военная пропаганда. И история также.

Проблемы только множатся. Если проблемы не решаются в пространстве физическом, их будет надо решать в виртуальном и информационном пространствах : «Главные вопросы сейчас уже не связаны с военными действиями. По-настоящему интересно и важно не то, что будет происходить на берегах Днепра, а то, как будут разворачиваться внутриполитические события. Можно, конечно, делать вид, будто ничего не случилось, но неприятности настигают нас не только на фронтах» [26].

Тиражируемые «методички» формируют невидимые «мозги» массового сознания, большая часть которых в результате начинает мыслить одинаково. И не только потому, что они так начинают реально думать, а потому, что именно так думать безопаснее. И проще…

Все это не просто контроль, а создание единого потока интерпретаций, который был характерен для советской пропаганды. Медиа должны не просто информировать, а сообщать все теми же ключевыми словами, которые уже заданы пропагандой. Таким образом теряет смысл поиск в иных источниках новой информации, поскольку она будет во всех газетах выглядеть одинаково.