Цифровое поле боя: как интернет изменил войну

Украина является ярким примером того, как интернет и цифровые технологии позволяют ВСУ бороться с врагом, а населению помогать им в этом. "Дія" стала глазами и ушами армии, а "IT-армия" атакует российские сайты и сервисы.

Переворот

Украина использует новые технологии для того, чтобы переломить ситуацию против России. Как один из первых конфликтов, в котором обе воюющие стороны обладают передовой технологической инфраструктурой, эта война стала лабораторией для новых технологических концепций. На сегодняшний день большое количество материалов посвящено влиянию нового оружия, такого как турецкий беспилотник Bayraktar TB2, или нового коммуникационного оборудования вроде спутниковых интернет-терминалов Starlink компании Space X. Но пока Bayraktar уничтожают российскую технику, а Starlink помогает координировать артиллерийские удары, цифровые технологии оказывают не менее значительное, хотя и менее очевидное, влияние на ход войны.

Важно отметить, что устройства Starlink служат и другой цели. Обеспечивая надежный доступ в Интернет, они позволили украинским гражданам активно участвовать в оттеснении российских войск. Тем самым они вывели боевые действия за пределы традиционных военных и государственных структур. Ключевым нововведением стало развертывание Украиной краудсорсинговых приложений, дающих возможность частным лицам предоставлять важную информацию о передвижениях и активах российских военных. В начале 2020 года, еще до начала войны, Украина запустила приложение "Дія", чтобы облегчить гражданам продление лицензий, оплату штрафов за парковку и дать возможность сообщать о выбоинах на дорогах. После вторжения правительство Украины перепрофилировало приложение, чтобы оно служило "глазами и ушами" украинской армии. Граждане могут отправлять через приложение фотографии и видеоролики о замеченных российских военных с указанием геолокации. Граждане также могут использовать "Дію" для предоставления советов о "подозрительных" людях, которые могут быть коллаборационистами, оккупантами или диверсантами. Как сказала в интервью автору Гульсана Мамедиева, сотрудница Министерства цифровой трансформации Украины, приложение позволяет украинцам сообщать об обнаружении "танков, военных сил и всего, что напоминает российские войска. Мы действительно призываем граждан делать это". Эти данные затем агрегируются на карте и используются сотрудниками разведки, работающими над обороной и контрударами. Сомнительно, что правительство Украины смогло бы воспользоваться этими инструментами, не имея необходимого технологического потенциала и грамотного в цифровом отношении населения, способного предоставлять важную информацию через смартфоны.

"Дію" сделали глазами и ушами для украинской армии

Фото: maximum.fm

Трудно оценить совокупное влияние краудсорсинговых приложений на ход войны, есть много отдельных историй, показывающих, как они способствовали достижениям на поле боя. Например, в марте 2022 года в боях за Вознесенск, южный город с населением 35 тысяч человек, украинские добровольцы использовали приложение для обмена сообщениями Viber, чтобы отправлять координаты российских танков и вести артиллерийский огонь. Как рассказал один из добровольцев: "Все помогали. Все делились информацией". Результат оказался катастрофическим для российской армии. Бегущие российские солдаты оставили почти 30 из 43 единиц техники, включая танки, бронетранспортеры, ракетные установки и грузовики, а также разбитый вертолет Ми-24, что привело к одному из первых разгромных поражений московских войск.

Роль цифровых технологий в войне в Украине не ограничивается беспилотниками и приложениями для краудсорсинга. Информационные операции являются важнейшей основой усилий как Украины, так и России по привлечению международной поддержки. Информационные онлайн-операции – явление, конечно, не новое. Многие эксперты называют конфликт между Израилем и Газой 2012 года первой в мире "войной в Твиттере", а "Исламское государство" и другие террористические группировки использовали социальные сети для пропаганды, мобилизации сторонников и влияния на мнение мировой общественности. Но масштабы, в которых Россия и Украина отдают приоритет глобальной информационной войне, стали исключительными. В первые дни вторжения украинцы демонстрировали свое неповиновение с помощью мемов, видео и фотографий. Привлечение внимания Запада к сопротивлению Украины сыграло решающую роль для сохранения потока оружия и других форм поддержки.

Гражданское население вступает в борьбу

Цифровые технологии помогли украинским гражданам принять участие в боевых действиях, однако границы между гражданскими и военными субъектами также размываются. Приложение "Дія" – лишь один из многих примеров того, как украинцы используют цифровые технологии для защиты своей родины. Министерство обороны Украины тесно сотрудничает с "Украинской ИТ-армией", состоящей из более чем 400 тысяч международных и украинских хакеров-добровольцев, атакующих российскую инфраструктуру и веб-сайты. Армия была создана Михаилом Федоровым, министром цифровой трансформации Украины, который запостил твит со ссылкой на недавно созданную группу Telegram, призывающую добровольцев "использовать любые виды кибератак и [DDoS-атак] на российские ресурсы". В его изначальном сообщении был указан 31 российский банк, коммерческие учреждения и правительственные сайты для атак. Есть множество других примеров того, как гражданские лица предоставляют свои знания и опыт для поддержки военных действий. Например, около тысяч гражданских операторов беспилотников вносят свой вклад в оборону Украины, наблюдая за российскими объектами с воздуха и передавая важную информацию украинским военным подразделениям для нанесения артиллерийских ударов.

В украинской IT-армии сотни тысяч человек

Это размывание поднимает сложные вопросы о защите гражданского населения в рамках международного гуманитарного права. Основополагающей правовой концепцией является принцип различия: стороны в конфликте должны проводить различие между гражданским населением и военными комбатантами и направлять свои операции только против военных целей. Но должны ли меняться правила, когда гражданские лица оказывают прямую поддержку одной из воюющих сторон – например, передают записи с беспилотников, наблюдающих за российскими танками, украинским артиллерийским подразделениям, которые затем наносят точные удары? В международном гуманитарном праве хорошо известно, что гражданские лица пользуются защитой от прямого нападения, "если и в течение такого времени, пока они не принимают непосредственного участия в военных действиях". Однако толкование того, что именно подразумевается под "непосредственным участием в военных действиях", неоднозначно. В 2009 году Международный комитет Красного Креста опубликовал руководство по толкованию, чтобы определить, что квалифицируется как непосредственное участие гражданского населения в военных действиях. Хотя это руководство не считается устоявшимся законом, оно имеет значительный вес и устанавливает три совокупных критерия для определения участия в военных действиях:

приводит ли действие к неблагоприятным военным последствиям;
существует ли причинно-следственная связь между действием и ожидаемым ущербом;
направлено ли действие на поддержку одной стороны вооруженного конфликта в ущерб другой, то есть существует ли "связь с воюющей стороной".

Что касается порога причинения вреда, критики утверждают, что руководство Красного Креста определяет "вред" слишком ограниченно, исключая действия гражданских лиц, направленные на "поддержку военных операций или потенциала одной из сторон". Таким образом, гражданские лица, изготавливающие самодельные взрывные устройства, не подпадают под категорию "вреда" прямого участия в военных действиях. Только лица, закладывающие их в землю или непосредственно способствующие их установке, будут соответствовать порогу ущерба. Аналогичным образом, критики обвиняют руководство в чрезмерном ограничении определения причинности. Руководство устанавливает правило "одного причинно-следственного шага", утверждая, что между человеком и причиненным им вредом может быть не более одного шага. Таким образом, создание или поддержание потенциала одной из сторон для нанесения вреда противнику не подпадает под квалификацию. Также не считается предоставление поставок и услуг – таких как топливо, финансы или электроэнергия – стороне конфликта. Лицо, предоставившее разведывательные данные стороне, которая впоследствии атаковала цель, будет квалифицироваться как непосредственный участник боевых действий. Но если предоставленные разведданные не были использованы сразу же – если группа планирования миссии вместо этого проанализировала информацию и впоследствии передала ее ударной группе для проведения воздушных налетов, – это превысит требование одного шага и не будет квалифицироваться как прямое участие.

Что касается определения третьего элемента – связи с воюющей стороной, Международный комитет Красного Креста признает, что это представляет "значительные практические трудности". Связь не основывается на субъективном намерении или умысле участвующего субъекта – "она не зависит от образа мыслей каждого участвующего лица". Вместо этого она выражается в замысле самого акта или операции, основанного на объективно проверяемых факторах. Однако эксперты отмечают, что требование, чтобы действие было совершено в поддержку одной стороны, а не просто в ущерб другой – то есть человек должен принадлежать к организованной вооруженной группе, которая является стороной конфликта, – приводит к противоречиям. Как быть в ситуациях, когда вооруженная группа участвует в операциях против одной из сторон, не будучи явно связанной с противником этой стороны? В нынешнем конфликте, пока некоторые граждане активно вовлечены в украинские правительственные или военные силы, другие действуют более спонтанно или могут работать с партизанскими группами, не имеющими формальной принадлежности к украинским военным. Будут ли их действия по-прежнему представлять собой непосредственное участие в военных действиях с точки зрения международного гуманитарного права?

Сопоставление этих элементов, особенно в свете новых технологий, выявляет множество противоречий. Возможно, что гражданские лица, участвующие в украинской ИТ-армии, которые совершают прямые действия по выводу из строя российской инфраструктуры, будут квалифицироваться как прямые участники, что лишит их гражданского иммунитета. Но при этом необходимо будет доказать, что действия хакера привели к достаточно неблагоприятным военным последствиям, что само хакерство непосредственно вызвало возникновение вреда не более чем за один причинно-следственный шаг и что действие было направлено на причинение вреда стороне противника в контексте продолжающихся военных действий.

Каждый аспект может быть оспорен. Другие действия вносят еще больше неопределенности. Например, как следует относиться к гражданским лицам, периодически загружающим в "Дію" записи с камер наблюдения, которые впоследствии используются украинскими войсками для нанесения ракетных ударов? Вообще говоря, если переданные разведданные носят тактический характер и переданы атакующим ВВС, то это, скорее всего, будет рассматриваться как непосредственное участие в боевых действиях. Но если собранные разведданные не носят тактического характера – или даже если деятельность кажется военной по своей природе, но не связана напрямую с нанесением ущерба, например, закупка, производство или обслуживание оружия или другого оборудования вне конкретных военных операций, – тогда эти действия не будут соответствовать порогу "прямого участия в военных действиях". Неопределенность, возникающая в связи с новым цифровым измерением конфликта, приводит к повышенному риску для гражданского населения и подчеркивает важность обеспечения большей ясности в отношении правил, регулирующих ведение войны.

Привлечение к ответственности

Вторжение в Украину привело к появлению множества цифровых данных, которые можно будет использовать для судебного преследования за военные преступления. Активисты и простые граждане хранят на смартфонах фотографии и видеозаписи, документирующие злоупотребления. Гражданские следователи ведут поиск в Интернете, чтобы установить личности преступников и подтвердить факты жестокости. Люди публикуют сообщения в цифровых приложениях и социальных сетях, чтобы повысить осведомленность о нарушениях прав человека и привлечь внимание к вопиющим инцидентам. Первые результаты обнадеживают. По сообщениям, украинские прокуроры расследуют более 21 тысяч предполагаемых военных преступлений. 23 мая 2022 года коллегия судей вынесла приговор первому российскому солдату за военные преступления.

Однако широкое использование расследований из открытых источников и накопление цифровых криминалистических доказательств не лишено опасности. Публикуя эти данные, источники новостей не всегда соизмеряют риск для отдельных наблюдателей с желанием добиться ответственности. Отчет, опубликованный Центром Стэнли в 2021 году, был посвящен рискам сопутствующего вреда, связанного с журналистикой с открытыми источниками. Один из репортеров рассказал о статье, которую он писал на основе о видеозаписи ракетного удара на Ближнем Востоке: "Мы хотели включить видео в наш репортаж. Но на основе видеозаписи нетрудно было бы выяснить, в каком здании, квартире или окне стоял наш собеседник во время съемки. Это могло бы привести к аресту человека или причинению вреда семье. В данном случае мы не стали публиковать видео вместе с нашим репортажем". Так же, как данные из открытых источников могут предоставлять жизненно важную информацию, они могут способствовать совершению злодеяний и других действий против гражданского населения. Например, в самом начале войны в Украине компания Google решила отключить функцию "отслеживания трафика" в Google Maps. Хотя включение схемы движения могло бы послужить полезным источником информации для украинцев, спасающихся от надвигающихся военных действий и ищущих четкие пути отхода, существовали также опасения, что раскрытие схемы дорожного движения может способствовать нацеливанию российских военных.

Другая проблема связана с предвзятостью и "слепыми пятнами" в процессе расследования. Хотя цифровая информация создает видимость объективности, сбор соответствующих данных и их последующий анализ подвержен ошибкам в суждениях, которые могут помешать проведению расследований с использованием открытых источников. Одной из проблем является предвзятость алгоритмов. Когда следователи используют поиск по ключевым словам для сбора определенной информации, например, фотографий предполагаемых зверств, совершенных в определенном географическом районе, приоритеты социальных сетей могут исказить результаты. Социальные сети используют собственные алгоритмы, предназначенные для популяризации определенных личностей, аккаунтов или веб-сайтов, которые считаются более приоритетными на основе их потенциальной прибыльности. Таким образом, "алгоритм каждой платформы может привести к тому, что релевантный материал будет упущен из виду". Еще одной проблемной областью является предвзятость автоматизации – когда результаты, полученные с помощью автоматизированных инструментов, таких как программное обеспечение, просеивающее множество видео- и фотоматериалов для выявления потенциальных совпадений, могут восприниматься как более точные, чем человеческий анализ. Определенные когнитивные предубеждения также создают проблемы. Например, такие громкие деяния, как убийства и уничтожение имущества, лучше поддаются документированию из открытых источников, чем более скрытые нарушения, такие как пытки или голодание. Это может привести к непреднамеренному приоритету одних судебных расследований над другими на основе видимости преступления, а не его вопиющей жестокости. Предвзятость подтверждения также может быть проблематичной, если последующие доказательства служат для подкрепления первоначальной гипотезы и заставляют игнорировать противоположные данные. Этот риск особенно велик в расследованиях по открытым источникам, "когда объем контента, который следователям приходится перелопачивать, чтобы найти наиболее значимые улики, может оказаться непомерно большим".

Наконец, хранение доказательств также может создать проблемы. Учитывая медленный характер международного правосудия, прокуроры могут не использовать собранную информацию годами. Следователи должны развивать возможности для надлежащего сохранения и хранения цифровой информации, разрабатывать соответствующие протоколы и учитывать соответствующие процедуры безопасности. Технологические компании также обязаны надлежащим образом сохранять информацию для последующего привлечения к ответственности. Но эта обязанность может быть нивелирована другими приоритетами, например, необходимостью удаления вредоносного контента. Федерика Д'Алессандра и Кирсти Сазерленд описывают, как в июле-сентябре 2020 года YouTube удалил 7 872 684 видео за нарушение правил сообщества, 93% из которых были удалены с помощью автоматической фильтрации. Однако многие из этих видео могли содержать информацию, важную для сбора доказательств и судебного преследования в будущем. Удаляет ли YouTube эти видеоматериалы навсегда или просто изымает их из обращения? Каким протоколам следует YouTube? Политика платформ в этом отношении непрозрачна, но на нее можно повлиять в будущем.

Заключение

Вторжение в Украину демонстрирует уникальный эффект новых технологий на поле боя и расширение роли гражданских лиц, использующих информационно-коммуникационные технологии. Как следствие, оно поднимает сложные вопросы о пределах международного гуманитарного права и об опасностях, связанных со слишком сильным доверием информации из открытых источников для обеспечения правосудия и привлечения к ответственности без последовательных процедур.

Политики должны сделать больше для решения этих новых проблем. Одной из отправных точек могли бы стать усилия по тщательному изучению влияния цифровых технологий на право и войну и, в частности, исследование того, как текущий конфликт меняет глобальные взгляды на применимость международного гуманитарного права. Демократические государства также могли бы предоставить глобальным технологическим компаниям более формализованные указания относительно их геополитической ответственности во время войны, тем самым выдвинув четкие ожидания в отношении их поведения. Наконец, международные организации и демократические государства-единомышленники должны опираться на Протокол Беркли о цифровых расследованиях с открытыми источниками, чтобы уроки, извлеченные из войны в Украине, были учтены в последующих руководствах и процессах международного правосудия.

Об авторе

Стивен Фелдстейн – старший научный сотрудник Программы по демократии, конфликтам и управлению Фонда Карнеги за международный мир. С 2014 по 2017 год он занимал должность заместителя помощника секретаря США по вопросам демократии, прав человека и трудовых прав. Автор книги The Rise of Digital Repression: How Technology is Reshaping Power, Politics, and Resistance.