Пропаганда пытается задержать приход будущего

Мир всегда был неспокойным. Всегда есть свои трудности. Каждое поколение проходит через свою войну.

Пришла война и сегодня. Мы думаем, что будущее неизвестно. Но пропаганда так не считает. Она направлена на создание своего будущего, будучи механизмом по управлению нашими мозгами в сегодняшнем дне. Чем четче работает пропаганда, тем яснее проступают в ней картинки того будущего, в котором нуждается власть, то есть того, чего нет сегодня. И наиболее важным для нее является ее собственная необходимость и нужность в этом еще не наступившем завтрашнем дне. Пропаганда «кует» будущее… И чем больше она о нем будет говорить, тем большие шансы на это у нее возникают… поскольку «мечты сбываются»…

Но свою опору власть и пропаганда часто находят в прошлом. Для них это «золотые времена», когда все молчат и, молитвенно сложив руки, смотрят на власть. Система монолога для власти привычнее и удобнее системы диалога. Ей привычнее действовать, не принимая во внимание мнение не всегда согласных граждан. Они могут и ошибаться, но власть не ошибается никогда.

Война — это также система монолога власти, когда запрещены любые отклонения от, условно говоря, стандарта патриотического текста. Наказание становится самым лучшим учителем. Чем меньше слов произносишь, тем лучше выживаешь, поскольку это время безмолвия.

А. Островский считает, что ситуация войны даже выгодна для управления населением: «это нормализация войны, это перевод войны в борьбу и в постоянное её течение. Теперь жизнь будет устроена по таким правилам, и она дала возможность Путину установить, собирательному Путину – режиму, спецслужбам, ФСБ, которые пришли и захватили власть неконституционным образом в России, и даёт возможность вот этого невероятного политического и социального сдвига, потому что без этой войны ничего не работает. Без этой войны невозможно установить такую власть. Без этой войны невозможно проводить те репрессии, которые проводятся, невозможно изолировать Россию от западного мира настолько, насколько им удалось это сделать – поэтому да, они не добились ничего на фронте и даже не могут взять город Бахмут, но они очень многого добились внутри страны, это надо признать – потому что выдавливание из страны, не знаю, 500, 700, разные оценки, людей» [1].

Доказательность и правильность войны всегда ищется агрессором в истории. Наверное, в мире мало войн, которые бы не обосновывались историческими аргументами. Для этого и сам Путин стал историком. Его главный аргумент агрессии именно оттуда, что можно увидеть в его статье 2021 г: «Шаг за шагом Украину втягивали в опасную геополитическую игру, цель которой – превратить Украину в барьер между Европой и Россией, в плацдарм против России. Неизбежно пришло время, когда концепция «Украина – не Россия» уже не устраивала. Потребовалась «анти-Россия», с чем мы никогда не смиримся» ([2], см. также [3]). Известен факт, что Германия тоже нападала на СССР, чтобы обезопасить себя от угрозы [4].

Вот об этом же: «Фюрер не верил Сталину и не сомневался, что рано или поздно тот на него нападет. Поэтому Гитлер надеялся ударить первым и разгромить СССР в ходе «молниеносной войны» – блицкрига. Точно так же Сталин не верил Гитлеру и был уверен в том, что германское нападение на СССР вскоре последует. И точно так же надеялся упредить потенциального противника, ударить первым и разгромить Германию в ходе войны «малой кровью и на чужой территории». Все дело было в сроках, когда предполагалось нападение одного диктатора на другого» [5].

Слова могут быть любыми, но людей убивать из-за слов не принято. Страна в результате зашла в тупик. Уже даже Е. Пригожин заявляет: «Счастливый дедушка думает что ему хорошо… Как выиграть войну, если вдруг случайно окажется, что этот дедушка законченный мудак» [6].

Пропаганда в кризисной ситуации — это перевод сегодняшней ситуации в далекие мифологические основы. Они должны дать опору войны со всемирным злом, отсюда бесконечный уходящий в прошлое список врагов. Так называемое СВО вытащило и войну 41-45, и англосаксов, и Америку с НАТО, — все враги сразу … Все флаги в гости будут к нам, — писал Пушкин. Теперь все они враги…

М. Евстигнеева пишет в своем телеграм-канале (https://t.me/s/propagandistillation) о причине поддержки СВО, которое поддержавшие называют «борьбой с нацизмом». Ее мнение таково: «Пропаганда – это понятно, но у меня есть версия, что успех и популярность этого убеждения строится в том числе и на мифологическом мышлении. Может быть, и Венедиктов это имел в виду, говоря, что дело в том, что мол, для многих актуально представление «борьба с нацизмом – благородное дело», а может, и нет, я ему в голову не лезу. Так вот, я докручу эту мысль: борьба с нацизмом – не просто «благородное дело», а Священная Миссия, а нацизм – не что-то там, а Великое Зло. Мифологическое мышление символичное, эмоциональное и анти-бытовое. В этом смысле миф – не выдумка, это некая символическая, возвышенная, эмоционально окрашенная форма осмысления действительности».

Добавим к этому не менее важное: миф — это проверенный временем на многих поколениях аргумент. Ему верят, поскольку он вошел в память поколений. Его нужно только напоминать и цитировать.

И еще: «Сакрализация, возвышение политических событий, лиц, явлений – это, собственно, и есть создание и эксплуатация политического мифа. Этими вещами занимаются лица, подобные Дугину, например. В этом контексте, кстати, я предполагаю цель Невзорова с его постоянными «кишками», «смердящими трупами», «оторванными конечностями» и прочими физиологическими подробностями, которыми изобилует его дискурс – намеренная десакрализация, демонстративное низведение событий до базового, «низового» уровня. Научный и научно-популярный дискурс, кстати (свойственный, например, Шульман и другим экспертам), находится примерно на этом же фланге – десакрализации, разложение событий на атомы, которое тоже служит (ну или должно служить) своеобразным антидотом против вот этой восторженной патетики. И почему склонные к мифологическому мышлению люди негативно на это реагируют – потому что для них это примерно то же, что оскорбление чувств верующих, это «богохульство» – потому что «как вы можете научно дискутировать о святынях»» (там же)

Мифология всегда лежит в основе «сильных» действий. Даже если между ними нет связи, мифология сама способна их создать, поскольку активирует древние участки нашего мозга. Мы есть то, что нам говорят сегодня, но и то, что говорили раньше. Причем даже прошлым поколениям…

Но важно не только прошлое, но и будущее. Обычный медийный текст, например, газеты или ТВ, описывает то, что уже было. Пропагандистский текст, даже делая то же самое, ориентирован на будущее. Пропаганда пытается управлять именно будущим. Ее интересует только то прошлое, которое позволяет использовать его для управления будущим. Условно говоря, даже мертвые ей интересны только те, которые продвигают аудиторию к цели в будущем.

Мы так устаем жить в сегодняшнем дне из-за его неустроенности и незаконченности. И тут на помощь к нам спешит пропаганда, которая всегда все знает. У пропаганды не бывает вопросов, у нее только ответы. Пропаганда достаточно изворотливо предлагает нам множество когнитивных интервенций в наши головы, чтобы доказать нам, что так тому и быть.

И поскольку будущего как такового нет в наличии, мы начинаем опираться хоть на что-то. И пропаганда готова нам помочь в этом. Одно из излюбленных ее понятий — нерушимости, вечности, неизменности существующего порядка вещей, который тиражируется ею. Все в мире неизменно: прошлое — это будущее, а будущее — это прошлое. Круг замкнулся. И прошлое интересно тем, что в нем можно найти аргументы для любого решения сегодняшнего дня. Надо только хорошенько поискать.

Пропаганда по сути «замораживает» развитие, поскольку любое отклонение от пропагандистского канона в кризисных ситуациях отслеживается уже не столько пропагандистами, как спецслужбами. Отсюда борьба и с иноагентами (людьми или медиа), к которым теперь законодательно подключают и третьих лиц. Нет нужды в иностранных деньгах: «замминистра назвал основания, помимо иностранного финансирования, которые сейчас используются Минюстом для включения в реестр «иноагентов». По его словам, это «предоставление методической и организационной помощи, площадок в СМИ, раскрутка в информационном пространстве, техническое оснащение и многое другое» [7].

Г. Аветисян так разъясняет это нововведение: «»Третьим лицом» в этой связи, действительно, может стать кто угодно, кто не подпадает под формальные признаки иноагента или/и в отношении кого нет решения о внесении в реестр иноагентов. Напомню, что в настоящее время законом определены следующие основные формы иноагентов: СМИ, НКО, незарегистрированные общественные объединения, физлица-иноагенты. В отношении всех после внесения в реестр действуют ограничительные меры. Самая очевидная из них — маркировка сообщений и материалов СМИ-иноагента. Закон не вводит новый вид иноагента, но он самым очевидным образом расширяет карательную силу нормы, в принципе, прицеливаясь в любого, кто сделал «неосторожный» репост или комментарий, денежный перевод, и, я боюсь в принципе, все что угодно, что, в определенных обстоятельствах, может быть квалифицировано, как содействие, согласие, помощь» ([8], см. также [9]).

Пропаганда выстраивает свою победу не на собственно аргументах, а на бесконечном их повторении. Она делает это во всех трех пространствах: физическом, информационном и виртуальном. Примером последнего могут служить не только литература и искусство, а митинги и парады, ведь они тоже отражают воображаемую действительность. Это как бы тексты без слов, поэтому им даже трудно возразить.

Подобные повторы закладываются уже в детстве. Школьник с его «чистым разумом» готов записать в себя все, что говорится взрослыми. Тем более в школе, как и в университете, именно точность повторения оценивается и поддерживается оценкой.

Сейчас Россия вообще запускает «раннее оповещение» для введения нужной виртуальности — это так называемые «Разговоры о важном» для школьников [10]. Вот отчет из конкретного региона: «Участники не только слушали доклады, но и играли в «деловые игры», в том числе придумывали дополнительные способы борьбы с инакомыслием на местах. Именно так якобы и родилась идея «Азбуки о важном». Для каждой буквы было предложено придумать слово, которое бы «ассоциировалось с Родиной», а потом добавить какое-нибудь патриотическое или духовно-ценное высказывание. Например, буква «Ч», по замыслу создателей, должна ассоциироваться у детей со словом «честь», а пример употребления слова такой: «Жизнь – Родине, честь – никому». На следующий день после «деловой игры» участники семинара уже фотографировались с пробными экземплярами «Азбуки» в руках. Среди авторов брошюрки указаны лично министры культуры Хабаровского края и Амурской области, а всего там перечислены имена около 200 человек. Но это не финальный вариант: созданный через некоторое время сайт «Азбука о важном» предлагает добавлять свои варианты слов и патриотических слоганов к ним» [11]. Правда, В. Матвиенко заговорила о формальности этих уроков из-за неподготовленности учителей [12].

Однако не учителя виноваты, а сами методички носят какой-то казенный характер. Вот кусочек якобы «детского текста» из них: «ФЁКЛА. А когда праздник 23 Февраля стал называться Днём защитника Отечества? ИВАН. Это произошло в 1995 году уже в современной России. В этот день мы отдаём дань уважения всем тем, кто защищал, защищает и будет защищать нашу страну. Принято чествовать ветеранов, возлагать венки к памятным местам, могилам неизвестных солдат, вечному огню. По всей стране проходят праздничные концерты и мероприятия. А заканчивается этот день праздничным салютом. Профессия военного во все времена является почётной. Традиция уважительно относиться к защитникам Родины – часть культуры нашего государства. Многое менялось в нашей стране за последние 100 лет, но что бы ни происходило – армия всегда стояла на страже и защите нашего народа. И мы должны уважать и гордиться нашей армией и военными, которые порой ценой собственной жизни оберегают наш мир и покой. ФЁКЛА. Я столько всего нового узнала. И, кстати, я для тебя тоже приготовила подарок. ИВАН. Фёкла, ты меня заинтриговала…» [13].

И параллельное мнение о сегодняшнем режиме академика Ю Пивоварова: «— Если поставить путинский режим в ретроспективу российской истории, какой он?

— Суицидальный. Это самоубийственная политика. Все это настолько ужасно, но настолько неизбежно и закономерно. Это реализация худших потенциалов, которые есть в русской цивилизации, в русской культуре и истории» [14].

И он же о будущем после войны: «Это несмываемая трагедия. Должно пройти не знаю сколько поколений… Но это не будет забыто никогда. Особенно, когда это шло под музыку «мы братский народ». Я думаю, что на какой-то обозримый период тема России в Украине будет больной. Украина переживает шекспировский период становления большой, сильной, влиятельной, самостоятельной европейской нации. Расширяются границы Европы. Эта война сделает их нацией, которая может собой гордиться, и которая доказала миру и стойкость, и мужество, и мудрость» (там же).

Почему же пропаганда работает? Нет ничего более частотного в информационных потоках, чем пропагандистские истины. Именно частотность повторения прямо и косвенно задает достоверность услышанного. То, что быстро приходит в голову, человек и считает правдой.

Это подтверждает и психолог, один из создателей поведенческой экономики Д. Канеман: «В западном мире широко усвоена концепция якорения — это феномен зацикливания на том, что уже попало в ваш фокус внимания. Мозг ленится искать другие аспекты, повороты и даже слова. Многие знают и о так называемой ловушке доступности: мы оцениваем вероятность некоего события по тому, насколько легко в памяти всплывает нечто аналогичное. Это искажение заставляет нас, например, придавать непропорционально большой вес свежим новостям, которые мы попросту еще не успели забыть. Наиболее доступная информация затмевает все остальное» [15].

Не забудем также и то, что правда и ложь имеют в нашем мире определенные градации. Правда всегда пересекается где-то с ложью, тогда в этом тумане истинности трудно определить, где кончается одно и начинается другое. И никто не имеет право на сомнение…

Пропаганда лучше всего чувствует себя в пространстве лжи, точнее полулжи, которая позволяет выпячивать то, что нужно и прятать то, что не нужно, поскольку оно может представлять и нарушать стройность удерживаемой пропагандой картины мира.

Пропаганда скорее «замораживает» ситуацию, чем развивает ее. Это связано с тем, что любое новое движение внушает страх власти, исходя из известной формулы «как бы чего не вышло». Это повторяют чиновники в «Современной идиллии» у М. Е. Салтыкова-Щедрина. Но это модель, которая подходит только для традиционных обществ, выживаемость которых зависела от повтора, современные условия ее напрочь отвергают. Например, технологии и искусства, наоборот, нацелены на принципиальную новизну.

Канцлер Германии Олаф Шольц подчеркнул по поводу военного парад в Москве, что прошлое не должно одержать победу над будущим. Посыл нынешнего девятого мая должен заключаться не в том, что доносится из Москвы. Наш посыл заключается в том, что прошлое не сможет одержать победу над будущим [16].

Пропаганда работает в когнитивном пространстве, создавая свою модель мира задающую все интерпретации происходящего. Это выгодная «точка», поскольку отсюда исходит все наше понимание событий физического мира. Здесь очень сильная инерция, введенный как «враг» объект будет сохраняться свои свойства до бесконечности. Просто следует напомнить о его когнитивной роли. Именно поэтому российские официальные лица вдруг стали заботиться о духовно-нравственных ценностях [17 — 18], а также хотят снять конституционный запрет на идеологию. В связи с чем председатель Следственного комитета (СКР) Александр Бастрыкин даже вспомнил доктрину Уварова: православие, самодержавие, народность [19].

Этого министра патриота в современной России видят так: «Основной период деятельности Уварова пришелся на эпоху правления Николая I, чье вступление на престол в 1825 году омрачило восстание декабристов. Николай запомнил это событие на всю жизнь – ему постоянно мерещились тайные общества, бунты… Тем более в российском обществе в те годы действительно шел процесс формирования различных навеянных Западом идей. В качестве альтернативы этому «вольнодумству» и «смутьянству» Уваров при вступлении в должность министра народного просвещения в 1833 году предложил свою теорию официальной народности. Ее столпами являлась триада «Православие, Самодержавие, Народность» – сжатое воплощение русской монархической идеологии. Фактически этот девиз был антитезисом девиза Великой Французской революции «Свобода, равенство, братство»» [20]. То есть «свобода, равенство, братство» и сегодня вызывает отторжение.

А вот самодержавие почему-то появилось в поле современного внимания. Сам Уваров говорил о нем так: «Самодержавие представляет главное условие политического существования России в настоящем ее виде. Пусть мечтатели обманывают себя самих и видят в туманных выражениях какой-то порядок вещей, соответствующий их теориям, их предрассудкам; можно их уверить, что они не знают России, не знают ее положения, ее нужд, ее желаний. Можно сказать им, что от сего смешного пристрастия к Европейским формам мы вредим собственным учреждениям нашим; что страсть к нововведениям расстраивает естественные сношения всех членов Государства между собою и препятствует мирному, постепенному развитию его сил. Русский Колосс упирается на самодержавии, как на краеугольном камне; рука, прикоснувшаяся к подножию, потрясает весь состав Государственный. Эту истину чувствует неисчислимое большинство между Русскими; они чувствуют оную в полной мере, хотя и поставлены между собой на разных степенях и различествуют в просвещении и в образе мыслей, и в отношениях к Правительству. Эта истина должна присутствовать и развиваться в народном воспитании. Правительство не нуждается конечно в похвальных себе словах, но может ли оно не пещись о том, чтобы спасительное убеждение, что Россия живет и охраняется спасительным духом Самодержавия, сильного, человеколюбивого, просвещенного, обращалось в неоспоримый факт, долженствующий одушевлять всех и каждого, во дни спокойствия, как и в минуты бури?» [21].

Мы плывем на волнах информационного, виртуального и физического морей. Вспомним, что пропаганда может быть не только политической, но и религиозной, или даже пропагандой здорового образа жизни. Но везде она хочет свои «истины» поставить выше других.

А. Морозов подводит итог нового российского периода следующим образом: «Понятно, что война, агрессия привела к следующей трансформации всей политической системы Путина, всей системы управления. Выдвинулись спикеры, причем Бастрыкин, можно сказать, с опозданием входит в уже яркий круг спикеров новой реальности, где на первом месте теперь Пригожин, целый ряд других лиц, включая бывшего президента Медведева, который трансформировался полностью на наших глазах. Видно, хорошо сейчас, что целый ряд депутатов, сенаторов и других спикеров наперегонки предлагают разные дальнейшие закрепляющие всю эту политическую систему меры, то есть закрепляющие нормы цензуры, которые они уже ввели, зафиксировать не только разгром старой системы гражданских организаций, но и предложить нечто новое. Тут идет конкуренция, мы видим, что с одной стороны есть такое крыло Кириенко, которое со своей стороны разрабатывает какую-то идеологию под названием «Пентабазис», каких-то пять пунктов, которые должны внедряться на многочисленных учебах, кадрового резерва кремлевского, гигантского по численности, одновременно общество «Знание » развивается, 17 тысяч лекторов привлечено. Это одно крыло с одной такой идеологической заявкой. И другое крыло, которое заявил Бастрыкин, оно большое крыло – это действительно те, кто хотел бы зафиксировать для Российской Федерации какую-то государственную идеологию. И она, несомненно, должна состоять во всяком случае из концепции «русской цивилизации», из концепции метафизического конфликта с Западом, из милитаризма, то есть особой роли военного сословия. Собственно говоря, Бастрыкин смело говорит, что надо уже к самодержавию переходить» [22].

По сути, и взлет на новые высоты статуса пропаганды лежит в этой же плоскости, поскольку надо зафиксировать все эти новые представления, меняющие не просто идеологию, а всю структуру мира человека. Как правило, это может делать новая власть, например, советская власть после 1917 года отменяла все прошлые представления о жизни. Чем больше потом она «старела», тем больше усилий она вкладывала в идеологию.

Причем нет ни дня, когда бы речь не заходила о новых ужесточениях и новых проблемах, порождаемых государством, вступившим на тропу идеологической войны. Иноагент — по сути является представителем иной идеологии. ««Этот статус [иноагента] сейчас должен [человек] приобретать, в том числе, если его деятельность направлена против наших духовно-нравственных ценностей, потому что это, уж извините, элемент государственной политики», — сказал глава Минюста РФ. Он также заявил, что в России нужно утвердить новый вид экспертизы на соответствие духовно-нравственным ценностям. Чуйченко предложил проверять рекламу и создать «новый вид экспертизы – этикологический». Кроме того, Чуйченко задался вопросом о надобности введения дополнительных ограничительных мер против иноагентов. В частности, он предложил полностью лишить людей и организации с таким статусом возможности зарабатывать в России деньги» [23]. И это, конечно, новый круговорот денег в природе. Правда, вот певцу заплатили за участие в «Разговорах о важном», а он говорит, что деньги не получал [24 — 25]. Но духовность без денег не получается… На благородное дело бросаются все резервы, даже министр просвещения тоже провел урок в школе [26].

Пропаганда относится к сфере когнитивных войн, причем в первую очередь со своим собственным населением. Акцент на них вызывает народные волнения и революции, когда смена когнитивной модели мира проходит массово и индустриально. Приход-уход с горизонта массового сознания войны тоже требует коренной ломки представлений массового сознания. «Агрессора» трудно превратить в «жертву» даже с помощью «разговоров о важном». К сожалению, война побеждается только войной, и ничем другим…

Вернувшись к идеологии, а приходится, поскольку этот тренд начинает доминировать, оттесняя все остальное от управления массовым сознанием, поскольку советские модели все еще накрепко засели в головах лиц, принимающих решения, можно увидеть понятное счастье управления — ведь в такой системе власть надежно защищена от разных флуктуаций.

Как красочно отметил политолог. Д. Михайличенко — «чучхе подкралась незаметно» [27]. Получается, что внезапно возникшая любовь к идеологии будет закручивать гайки, не решая никаких проблем. Идеология лишь задает то, как можно говорить и как нельзя. И поскольку недовольство будет расти, то идеология будет закрывать рты. Думайте, что хотите, но говорить, что хотите, вам не надут…

Михайличенко в своем телеграм-канале констатирует: «Прежняя конструкция была направлена на поддержание состояние аполитичности населения и отчуждения общества от политики. Идеология в нем не играла существенной роли: она эклектична и аморфна, состоит, как правило, из набора идеологем (порой внутренне противоречивых) и не претендует на обоснование необходимости тотальной трансформацию общества. Сейчас же идеологизация коснулась (или в скором времени) коснётся всех социальных институтов и, как следствие, аполитичность и индифферентность отдельных граждан будут восприниматься как свидетельство неосознанности (в советском понимании этого слова) или прямой нелояльности. Появится термин инакомыслящие, то есть те, кто выражает хоть какое-то сомнение официальному общественно-политическому языку. Со всеми вытекающими, в том числе и репрессивными, последствиями» [28].

Возвращение идеологии — это сложный переход. Его легко повторят старшие поколения, но не молодежь, у которой если и есть идеология, то она другая. И все должны ускоренным образом обучиться тому, что лучше молчать, чем говорить.

Д. Михайличенко видит проблему идеологизации так: «Российский социум остается де-идеологизированным и индифферентным к фанатичному следованию каких-либо идей. Это объяснимо, ведь пассионарность социума невысока. <…> Поэтому выбран плавный вариант, когда все (без исключения) ключевые институты власти и управления участвуют в производстве идеологизированного сознания масс. Медленно, но, верно, это будет работать на формирование парадигмы лояльного (и, что очень важно, безальтернативного) мышления, в рамках которого, социум просто не сможет генерировать альтернативную точку зрения и соответствующую повестку. При этом во власти форсировать этот процесс никто не собирается. <…> Социум погружен в статичное состояние, в котором его зависимость от государства постоянно увеличивается. В рамках этой конструкции стоит ожидать дальнейшей стерилизации социального негатива и плавной, но системной, работы по усилению идеологического обволакивания социума. Линейно на непрекрытую идеологизацию аполитичный социум может отреагировать болезненно, а на плавные и косвенные действия уже не может» [29].

Этот, по сути, автоматический повтор сталинской модели (идеология + репрессии) говорит о том, что социальная система исчерпала свои возможности по демократическому удержанию населения в рамках навязанных ему норм. Приходит время жесткого управления, которое противоречит всему тому, что было до этого. Кстати, «уехавшие» поняли все это гораздо раньше.

Т. Становая пессимистически смотрит в будущее: «режиму ничто не угрожает, пока рейтинг Путина стабилен, а сама механика власти ему полностью подконтрольна. Однако публичный паралич президента, который теперь отказывается брать на себя ответственность за решение самых острых вопросов, лишает актуальной роли и его самого, и придворных «ястребов». В результате возникает политический вакуум, который постепенно заполняется всепроникающим патриотическим планктоном. Путин может и сам не заметить, как однажды окажется в зависимости от еще вчера безобидной среды, которую он сам же породил собственной закрытостью и бездействием» [30].

Все в нашем мире хотят жить долго, особенно правители. Они хотят править вечно. Правда, это часто не совпадает с желаниями населения. Но желание населения здесь вторично.