Нужен очень тонкий баланс: председатель комитета по свободе слова о критике Залужного, военной цензуре и телемарафоне

По итогам 2022 Украина заняла 79 место в рейтинге свободы прессы, по данным Репортеров без границ (RSF). В 2021 году позиция страны была хуже на 27 пунктов, то есть рост градуса свободы произошел в условиях полномасштабной войны, что уже является незаурядным достижением. Впрочем, и проблем хватает: единый телемарафон и очень ограниченное желание первых лиц государства общаться с украинскими журналистами вызывают вопросы.

Как парламентская оппозиция делила руководство в комитетах, почему в прифронтовой зоне восстанавливают бумажные СМИ, стоит ли вводить цензуру в условиях военного положения и почему власти падают "на мороз" в коммуникации с украинскими СМИ? Об этом новый глава комитета по свободе слова, нардеп от фракции "Голос" Ярослав Юрчишин рассказал во второй части интервью "Телеграфу".

*Больше о том, когда парламент созреет до открытия кулуаров для журналистов, удачна ли идея запретить Telegram и почему нардепы не идут на контакт с представителями СМИ — читайте в первой части интервью.

— Ваши коллеги из фракции "Голос" писали, что яростно боролись за ваше назначение главой комитета по свободе слова. А почему боролись? Кто был против?

— Была странная позиция наших коллег из "Европейской солидарности". Мы — единственная политическая фракция, не имеющая руководящей должности первого уровня. У "Батькивщины" есть вицеспикер Елена Кондратюк, Иванна Климпуш-Цинцадзе (фракция "ЕС". — Ред. ) возглавляет евроинтеграционный комитет. И исходя из логики квотного представительства, должность [председателя комитета по вопросам свободы слова] должна была отойти другой оппозиционной силе. В данном случае "Голосу".

ЕС решила сыграть тему, что мы — единственная оппозиция и поэтому они предложили своего кандидата, при этом ко мне подходили все, включая руководство этой партии и говорили, что не против меня: "Просто это наша политическая позиция, ты же понимаешь…" Поэтому была такая напряженность, но очень надеюсь на конструктивное сотрудничество со всеми фракциями парламента.

— От "Евросолидарности" в комитете будут новые члены?

— Конечно, но мы пока представления не видели.

— Насчет телемарафона "Единые новости". Недавно мы общались с Никитой Потураевым (председатель комитета ВР по гуманитарной и информационной политике. — Ред.). Он говорит, что в Украине должен существовать канал, который во время войны предоставляет стопроцентно верифицированную информацию. Эта позиция вам близка?

— Я тоже за то, что должен быть верифицирован канал информации. И чем больше у нас таких каналов, тем лучше. Поэтому одним из вопросов является усовершенствование процедуры аккредитации журналистов на фронте. И с этим есть много вызовов, потому что не везде достают "Единые новости" (есть прифронтовые территории, где не то, что телевидения, но и интернета нет) и сейчас там возрождение бумажных СМИ. Они нам там тоже нужны.

— Но, возвращаясь к телемарафону, вопрос к качеству такой верифицированной информации.

— Действительно, если она будет некачественная, запоздалая, подаваться под определенным соусом, соответственно, люди будут выбирать другие источники. Мы видим социологию: была тенденция потери интереса к традиционным медиа, переход в соцсети и сейчас эта тенденция только усиливается. То есть, либо мы усовершенствуем этот единственный источник верифицированной информации: больше баланса, больше оперативности, более качественный контент, либо он себя исчерпает.

Единственный вопрос: мы это вовремя почувствуем и не будем тратить дополнительные ресурсы или будем дотягивать до того момента, пока проблема будет такой, что ее нельзя не решать. Я за первый вариант, и потому встречаюсь с редакторами каналов, входящих в единый марафон, чтобы понять, есть ли какие-либо ограничения.

— И что говорят? Есть?

— "Суспільне" говорит четко, что никаких ограничений нет и Starlight Media (в состав компании входят телеканалы ICTV, ICTV2, СТБ, Новый канал, ОЦЕ ТВ, Твой сериал, M1, M2. — Ред.) это подтверждает.

Поэтому моя позиция такова – собрать все мнения. Если на "Суспільном" баланс достаточно нормальный, то в других слотах с этим есть вопросы. Я хочу понять это. Пока я не вижу сопротивления, больше вижу вопрос в формате: А как? А что вы еще хотите? Пропорционального представительства политических сил? Так не на все темы все политические силы готовы общаться.

Что точно сделал единый марафон, это то, что он способствовал информационной безопасности в начале полномасштабного вторжения. Он предотвратил, что не было повторения 2014 года, когда на отдельных каналах сидели "эксперты" и с уверенностью дискутировали на тему оккупации Крыма. "Это оккупация? Или освобождение? Не все так однозначно". А человек в панике, потому что на его страну напали, а здесь сидят люди и говорят, может, не все так однозначно.

— С введением военного положения в стране не была введена военная цензура, хотя, в принципе, это могло произойти. В контексте еще и информационной войны, которую ведет против нас Россия, отказ от военной цензуры – решение верное?

— Это отлично, потому что цензура ни в коем случае не является решением вопроса. Она может отложить потребность в решении той или иной проблемы. И люди, особенно в информационные времена, найдут информацию. Вопрос в ее достоверности. Если бы мы внедряли цензуру, а не пристраивали наши информационные каналы к требованиям военного положения, то, скорее всего, имели бы следствием, что часть людей, нуждающихся в информации и не находящих ее, пойдут ее искать там, где она есть. То есть в российских СМИ. Поэтому это достижение Украины, что мы во время войны не применили то, что могли бы применить. Здесь украинские власти неожиданно показали себя взрослыми.

При этом международные рейтинги показывают даже улучшение ситуации со свободой слова в Украине во время войны. Этим нужно махать, как флагом на каждом шагу, а мы кричим о том, что мы недовольны. Хотя, конечно, мы недовольны. Это наше государство, и мы знаем, что можем лучше.

— О самоцензуре. Критика главнокомандующего ВСУ Залужного с подачи Марьяны Безуглой. Это пересечение границы или без этого нельзя?

— Здесь очень тонкий баланс. Если проблему не называть, она может быть ненаглядной, и тогда ее невозможно решить, потому что ее не существует для большинства. А если проблему назвать и обострить, она может стать дополнительной проблемой разрушения доверия. И члены комитета по национальной безопасности и обороне имеют 10, 20, 50 тысяч вариантов внесения своих предложений, включая регистрацию законопроектов, чтобы привлекать внимание к определенным моментам.

Есть ли здесь критика главнокомандующего? Нет. Здесь критика фактически его как руководителя ВСУ. Критика ВСУ. Но люди, которые его критикуют, не дают фактов… Ну, вот какая причина критики? Отсутствие плана? Но военный план должны знать военные. Если военный план знают не военные, его знает враг. Это правило украинских националистов: о делах говори не с тем, с кем можно, а с кем следует.

— Вы говорите, что даже во время войны международные рейтинги показывают достаточно высокий уровень свободы слова в Украине. Но! Ни президент, ни главком почти не общаются с украинскими СМИ, не дают интервью. Почему так происходит? Потому что выгоднее общаться с иностранными СМИ, потому что там аудитория, от которой зависит наша поддержка? Или это что-то другое, связанное с нежеланием власти в принципе коммуницировать с украинскими СМИ?

— Я не берусь оценивать способности президента давать периодически комментарии. Я — историк, но сейчас не готов сказать, как часто общались руководители находившихся в войне стран. Думаю, точно не часто. Но опыт коммуникаций – это то, чему мы учимся.

У нас очень часто журналисты-расследователи находят проблему и обращаются в орган власти: "Смотрите, у вас здесь проблема". Какое должно быть взрослое поведение? Приглашаем журналистов (если это важное издание, а не манипуляторы), разбираем проблему, если у журналистов не было полной информации, то объясняем. Если проблема остается, давайте ее вместе решать.

Тогда орган власти берет время и говорит, что проинформирует о результатах. И дальше последовали какие-то уголовные производства, где-то инициировали изменения каких-то процессов и журналисты довольны, даже те, которые хотели "хайпануть". Это демократическая коммуникация.

А как происходит коммуникация в государствах, где у власти нет доверия к журналистам и наоборот? СМИ говорят: "У вас проблема". Власть – мороз. СМИ громче: "У вас проблема!" Власть: "Это не у нас проблема, мы подаем на вас в СБУ, потому что вы взяли какую-то информацию, имеющую секретный доступ". СМИ: "В смысле?" Власть: "Ой, мы не то имели в виду, мы ищем, кто сливал вам информацию, потому что могли сливать россияне". СМИ: "В смысле?" Власть: "Ну хорошо, проблема есть, мы решаем".

Но власть уже злится и начинает накаляться атмосфера. А журналисты знают, как правильно "поджарить" информацию и в конечном варианте оказывается, что проблема есть, начинаются уголовные производства, изменения в законодательстве, но чиновник, который это все затягивал, уже уволился. Ну и для чего это было тогда?

Поэтому ключевая история – власть видит в журналистах контролеров в сфере социальных отношений и партнеров против врага? Или она в них видит оппонентов?

— Очевидно, оппонентов.

— И это большая проблема. Если мы видим оппонентов внутри, когда у нас враг на границе, то будем тратить много ресурса не там, где надо.