Актриса Виктория Билан-Ращук: Коллеги говорили, ну никто же не заставлял твоего мужа идти на войну

10 марта на ICTV2 стартует четвертый сезон детективного сериала «Розтин покаже», где появится новая героиня Анжела, которую играет Виктория Билан-Ращук.

А 12 марта актриса вместе с мужем, актером и военнослужащим Владимиром Ращуком, будут играть в спектакле «Дружини».

В интервью Коротко про Виктория Билан-Ращук рассказала, почему взялась поставить спектакль о женах военнослужащих, что переживают женщины, чьи мужчины на фронте, с каким хейтом она сама сталкивалась, об отношениях с мужем, его службе, борьбе за украинский язык и мечте достроить дом.

Нас, жен военнослужащих, много, и мы – среди вас

- Виктория, спектакль «Дружини» – это очень личная для вас история, правда? И не только потому, что вы здесь и актриса, и режиссер. Насколько я поняла, автор Екатерина Вишневая писала пьесу, в том числе и из ваших разговоров, ваших историй?

– Как-то мне написала Катя Вишневая, предложила встретиться, поговорить о женах военнослужащих. Сказала, что пишет пьесу. Я ей рассказала – и на этом все.

А потом увидела объявление про «Фестиваль перших п'єс», где принимались заявки от режиссеров на постановки спектаклей. Я оставила заявку, но не знала, что там есть эта пьеса. Когда уже получила доступ ко всем пьесам, увидела, что есть «Дружини».

Но не была уверена, что буду ее делать. Думала: «Зачем тебе, ты все это пережила, теперь надо пережить снова». Пьеса написана по рассказам пяти женщин, это их реальные истории, переживания, в том числе и мои.

Но Катя почти каждый день писала: «Будешь ставить? Я уже двум режиссерам отказала. Жду, пока ты скажешь свое видение». И я оставила заявку именно на эту постановку. Подумала, может это будет моя терапия – проговорить еще раз, прожить и таким образом отпустить. И меня утвердили режиссером этой пьесы.

Я на самом деле планировала, чтобы играла другая актриса. Но Катя сказала, что ее условие – чтобы я и ставила, и играла. И я согласилась. Хотя сложно и ставить, и играть, потому что ты не видишь себя со стороны, занимаешься всем, только не собой, не своей ролью. Поэтому это была задача со звездочкой.

Мы с Володей играем пару – Марину и Макса. Слава Богу, финал у нас в жизни другой, чем у моей Марины. Но большинство написано с меня. Мужа, кстати, я пригласила на роль Макса еще до того, как мне сказали, что я должна играть Маринку. Когда начала читать ему сцену, он очень растрогался, ведь в конце его герой Макс уходит от Марины.

– Да, у Марины и Макса рушится семья. Как вам это было играть с Владимиром?

– Я просто ставлю себя в предложенные обстоятельства, не дай бог такие, и все – у меня вся моя жизнь останавливается. Поэтому играть ничего и не надо. А муж слушал, слушал, и в конце даже заплакал. Подошел ко мне, обнял и говорит: «Я так никогда не поступлю».

- Этот спектакль для вас очень важен еще и потому, что он о том, что большинство не замечает или умышленно не желает видеть - жен военнослужащих. Вы рассказывали, что сталкивались с буллингом, осуждением, насмешками. Что послужило поводом для этого?

- Собственно, благодаря этому и родилось мое режиссерское решение, что, кроме шести главных героев, на сцене есть еще 10 актеров. Эти 10 актеров – это социум, отражение того, как на жен военнослужащих реагируют люди: либо насмехаются, либо закрывают глаза… Или, как наши коллеги, с которыми борешься через русский язык на съемочной площадке, а они начинают тыкать в тебя пальцем и говорить: она травмирована войной, у нее муж на войне, не берите ее больше. Я с этим сталкивалась.

В начале войны вообще было сложно. Это сейчас научилось с этим жить. А раньше хотелось плакать, кричать, что-то людям доказывать, объяснять. Мне было очень больно, когда просила не разговаривать на площадке на русском, объясняла, что у меня муж воюет за то, чтобы не было у нас «русского мира».

А взамен слышала: «А кто его заставлял? Да он же сам пошел, добровольно! Никто его туда не посылал, мог бы и не идти». Это было просто невыносимо.

После этого я даже внесла дополнительно в свой договор пункт о том, что язык общения на площадке – украинский, и я оставляю за собой право отказаться сотрудничать с человеком, который упрямо со мной будет говорить на русском.

Недавно мой муж был в отпуске, снимался в одном проекте, и был ошеломлен, как много звучит русского языка. Долго терпел, уходил с площадки, не оставался в актерском вагончике, не сидел долго в гримвагоне, чтобы не слышать. В конце концов ему это настолько надоело, что он сорвался и рассказал всем, что он о них думает. Это был монолог на полчаса и о ребятах, которые погибли, и о том, за что боремся, и об ожиданиях «русского мира», и о напоминаниях, в какой стране живем…

Нам это болит. В этот отпуск Володя проходил лечение у психотерапевта, потому что его просто съедало чувство вины – почему он выжил, а его ребята в земле. Это было так сложно и страшно, что мы обратились за помощью к специалистам.

Даже гипнотическую терапию проходили, где к нему в этом состоянии приходили погибшие побратимы, с которыми он это обсуждал и таким образом отпускал их. Сложно даже представить, что человек переживает и как ему с этим жить. А тут приходишь на съемочную площадку – и будто другой мир.

Поэтому, возвращаясь к спектаклю, мне хотелось сделать важный проект, и для меня он важен. Для меня было важно сказать нашему обществу, что нас, жен военнослужащих, много, и мы - среди вас.

После спектакля жены благодарили, что наконец кто-то обратил внимание на их жизнь. А военнослужащие признавались, что даже не думали, через что проходят их жены, где они находят необходимые вещи, за какие деньги их покупают… Для меня очень ценны такие отзывы.

Мне хотелось, чтобы люди после спектакля подумали: у меня соседка ждет мужа с войны, может, зайти и поддержать, а у знакомой коллеги погиб муж или без вести пропавший, может, хотя бы спросить, как дела. Почему-то все считают, что нам не нужна поддержка, что мы закрытые или замкнутые. Вот как обо мне говорят – «травмированная войной».

А мне приятно, когда спрашивают, как Володя, я благодарю людей.

Люди не чувствуют ответственности, потому что и не несут никакой ответственности

– Это действительно ценно, когда люди показывают, что им не безразлично.

– Да. Честно скажу, столько безразличия, сколько сейчас вижу на улице, раньше не было. Поэтому и накрывает отчаяние, когда видишь, что большинству все равно. Я, слава Богу, окружила себя сознательными людьми.

Кстати, почему мне еще эта тема очень болит. Ибо большинству безразлично, как мы живем. Володя, когда защищал Киевщину, был добровольцем и никаких денег не получал. Я тоже не работала, потому что пошла добровольцем в батальон «Свобода», была в штабе, помогала с документами, на кухне, а добровольцы ничего не получают. Когда Володя уже мобилизовался и поехал на Луганщину, мы начали какие-то средства получать. Но потом на него было заведено уголовное дело, и около года никаких денег не было.

– Уголовное дело за что?

– Из-за того, что в журнал его записали как раненый, эвакуированный и госпитализированный. Но командира его роты убили, некому было руководить, и он с ранением, контузиями не выехал, а остался руководить ротой.

Когда мы пошли в часть по направление в госпиталь, потому что рана не заживала, у Володи тяжелые контузии были, его и спрашивают: «А где вы были две недели?» Он говорит: «В Северодонецке на позициях». На что ему: «Ну, не знаем, в журнале записано, что вы госпитализированы и ранены». И – в СОЧ, и – уголовное дело.

Почти год мы не получали денег, у меня не было работы, финансово было очень сложно. И мне нужно было сдать анализы. Прихожу в лабораторию, там большими буквами написано: «Для ВСУ скидки, анализы бесплатно». Спрашиваю, могу ли сдать анализы, причем у меня есть официальное удостоверение добровольца, и муж у меня воюет. На что мне сказали – нет.

У меня такое было отчаяние, что я прямо на улице расплакалась, потому что никто не может мне помочь. Как мне тогда было сложно! Я не понимала, почему мой муж там, а тут куча мужиков ходит по ресторанам и спортзалам. Почему он там, а я не могу получить какую-нибудь помощь, сдать те же необходимые анализы бесплатно. Хотелось об этом кричать, рассказывать, что так нельзя. Надо на государственном уровне обращать на это внимание. Но пока все так, как есть.

– Вот вы подняли эту тему в спектакле, но таких инициатив мало. Где мы просчитались? К примеру, недавняя история со сценкой в ​​школе, где бьют представителя ТЦК. Почему людям нужно объяснять очевидные вещи и какие глупости они делают?

- Потому что у нас на государственном уровне не делается важных шагов, чтобы это преодолеть. У нас почему-то все считают, что надо потихоньку, лояльно, толерантно. А если бы наказали раз, второй, третий за подобные вещи… Понимаю, что не хочется какой-то радикальности в принятии решений, но, к сожалению, иначе мы с этим не справимся.

Нам нужны новые законы. Если какие-то недопустимые вещи караются штрафом в 80 или 100 гривен, это ничего не изменит. Наказание должно быть болезненным, особенно во время войны. Оно должно быть либо по карману болезненным, либо по репутации болезненным, с увольнением с работы, конфискацией имущества, перекрытием финансовых счетов. Чтобы человек сначала задумался, стоит ли делать такую ​​херню, простите на слове.

Вот вам пример. Хотела купить кофе в кафе. Обратилась к продавщице, а она отвечает мне на русском. Я спокойно держу себя в руках и спрашиваю: «Вы меня будете на русском обслуживать?». А она: «а что такое?». Говорю, что тогда просто не буду покупать, разворачиваюсь и иду, не устраиваю скандал, не спорю, не оскорбляю, просто отказываюсь от этих услуг. На что эта женщина мне кричит: «Пошла, и дальше матом, в свой Львов».

Я разворачиваюсь и спрашиваю: «Это вы мне говорите?». Вы бы слышали, какие пошли в мою сторону оскорбления! Она выскакивает из-за прилавка и начинает меня колотить. Я начала снимать на телефон уже фактически финал, когда пришла в себя от того, что происходит. Самое неприятное, что ее поддержали какие-то ее знакомые, еще и на русском языке.

Я бы вызвала полицию, но не было времени, ехала на съемки. Думала вызвать позже, у меня есть видео, у нее в магазине тоже камера висит. Села в машину, мне как раз позвонил Володя, я плачу и ему рассказываю, что надо вызвать полицию, потому что так не должно быть. На что он мне говорит: «Вика, это все не имеет смысла, ее не накажут. Наказание – это пойти и сжечь этот киоск. Но тогда накажут нас». Вот в чем беда. У нас нет наказания за нарушение законов, потому что в каждом законе есть дыра, через которую можно себя оправдать.

Почему не наказывают водителей, которые не берут военного или инвалида по УБД к себе в маршрутку? Люди не чувствуют ответственности, потому что и не несут никакой ответственности.

Или, например, как можно снимать во время войны деньги с военных, а прибавлять зарплаты депутатам? Мой муж, офицер 3-го батальона «Свобода» в составе 4-й бригады наступления «Рубіж» Национальной гвардии Украины, за январь получил просто копейки. Как и его парни. Им сказали, что куда-то было какое-то перечисление, что-то отминусовали, что-то добавили – вот у вас и получилась такая сумма. И такого очень много.

Муж приехал и офигел от того, сколько в Киеве дорогих новых машин ездит. Откуда они? Вот как военным возвращаться? Они тоже умеют читать и видят, что происходит.

У моего мужа много орденов, медалей, я их все храню. Он мне говорит: «Да кому они нужны, спрячь!». Говорю: «Вова, возможно, они тебе и не нужны, но они нужны твоим детям, твоей маме».

Понятно, что эти медали ничего не дают в материальном плане, но это хоть какое-то отличие. Володя, когда был командиром роты, постоянно подавал своих ребят на отличия, награждения. Он и сам говорил: «Это их жизнь сильно не изменит, но о моих пацанах, которые видели смерть, хотя бы вспомнят».

Мы обвенчались 16 апреля 2022 года

– Я знаю, что для них это важно. Как вы верно говорите – о них хотя бы вспомнят.

– Вот приехал он после Северодонецка, снял форму, а он был ранен, на ней дыры от пуль, и говорит – выбрось, она рваная, там кровь уже не отстирывается. Но я храню. Когда-то достану и будем вспоминать это время. Когда-то внукам покажу, буду рассказывать, что дедушка воевал, защищал нашу страну.

Эта память очень нужна. Ведь уже сейчас для кого-то войны нет. А пройдет каких-нибудь год-два после окончания войны, вообще не вспомнят.

Поэтому сейчас нужно бороться, пусть и радикальными методами. Нас не любят за наши радикальные взгляды. Но считаю, что иначе мы просто не выгребем, снова столкнемся с комплексом «меншовартості», что где-то лучше. А почему не лучше у тебя? Если тебя что-то не устраивает, сделай у себя лучше!

– А вы обвенчались? Вы давно хотели, но началась война.

– Мы обвенчались в 2022 году. Тогда Володя был на Киевщине, я его ждала из Ирпеня, это было самое сложное ожидание. Кажется, около девяти дней он не выходил на связь вообще, им нельзя было включать телефоны. Когда узнали, что после мобилизации они поедут на Луганщину, а тогда самая горячая точка – это было Рубежное, мы решили больше не ждать.

Тогда еще был пост, в пост венчаться нельзя, но мы приехали в храм, и наш священник получил на это разрешение.

Обвенчались 16 апреля. Возле церкви его уже ждали ребята. Володя вышел из храма и поехал на полигон, а я пошла домой. Приехал 24-го, мы посвятили паски, и в ночь на 25-е они уже выехали на Луганщину.

– Почему это было для вас важно?

- Мне почему-то казалось, что таким образом у него будет большая защита от меня. У меня стоят венчальные иконы, и когда Володя на фронте, молюсь перед этими иконами. Очень верю, что я его таким образом спасаю.

Когда он получил ранение, я тогда ехала из штаба, и мне очень захотелось читать молитву, а я наизусть знаю только «Отче наш». И минут 40, пока ехала в машине, непрерывно читала «Отче наш». А когда приехала домой и мне позвонил любимый, оказалось, что у них в этот момент было очень тяжелый бой с кадыровцами. В том бою погиб его побратим. Был один и тот же снайпер. Но побратиму попал в голову, а Володе – в руку и в бок. Поэтому мне хочется верить, что это я его спасла.

Я всегда чувствовала, когда у него были тяжелые бои. Даже ночью просыпалась от того, что мне жгло в груди. И я начинала молиться.

Мы хотели обвенчаться давно, для нас это важно. Можно не расписываться в ЗАГСе, а вот перед вселенной, перед какой-то другой силой пообещать друг другу верность, любовь – что-то в этом есть.

Я начала делать свое дело – открыла актерскую студию

- Для Володи съемки в кино, игра в театре – это лучшая реабилитация после ада, который он видит. И так мне говорят все актеры-военные, с которыми общалась. Хорошо, что есть возможность, что отпускают. Кстати, режиссер «Прикордонників» Алексей Есаков очень благодарил его за работу и гордится, что он снимался в этом проекте.

– Слава Богу, у Володи есть проекты. Во-первых, таких типажей, как Володя, – единицы. Что касается съемок в «Прикордонниках», там Володя действительно был стержнем проекта. Приезжал с утра, даже если у него съемки в это время не было, всех строил, они читали «Молитву українського націоналіста». Так он настраивал всех актеров, которые играли курсантов. Он с ними проделал большую работу. Был там и как консультант, и как актер. Всегда очень радуюсь за Володю.

На самом деле, Володя тогда был на фронте, и кастинг-директор писала мне, сможет ли он записать для них пробы. Они, кажется, его месяца два ждали с фронта, чтобы снять. Несмотря на то, что «горели» сроки, но они его ждали.

– А вам работы хватает? Ибо кто прыгает из проекта в проект, а у кого-то - тишина.

– Мне очень не хватает работы на съемочной площадке. К сожалению, у нас лепят какие-то клише, не давая актеру попробовать что-нибудь другое. Да и для женщин моего возраста не так много ролей.

Но есть и продакшены, которые всегда снимают одних и тех же, например.

– Есть такое. Я тоже часто спрашиваю себя, интересно ли зрителю смотреть на одних и тех же актеров? Что не переключишь канал – а там одно и то же лицо.

– Да, иногда даже путаешься, что это за кино. Ведь, во-первых, одни и те же актеры или актрисы. Во-вторых, ничего у них внешне не изменилось, и ты не понимаешь, кого они играют, что это за персонажи.

У нас не разрешают актеру творить. Проще взять актера, как готовый материал, и не рисковать, не экспериментировать.

Я могу похвастаться яркими образами. У меня, например, есть абсолютно разноплановые роли. Ибо есть созданный характер, есть персонаж, там не Вика в кадре. Например, Анжела в сериале «Розтин покаже» или Екатерина Жук в «Голові» - они совершенно разные. В марте выйдут «Відступники», где я играю мафиози.

К тому же, у нас кастинг-директора поставали агентами актеров. А это, простите, уже конфликт интересов. Естественно, кастинг-директор в свой проект будет тянуть своих актеров, потому что получает за это деньги.

Это просто какие-то договорняки между собой, и это плохо. Не могут кастинг-директора быть агентами, и наоборот. Кто-то даже платит процент кастинг-директору со своего гонорара, если его утвердили на роль.

А у меня нет агентов, и у Володи нет агентов, мы работаем сами. Иногда думаю, может, не ту профессию выбрала. Сейчас у меня нет не то что съемок, даже приглашений на пробы.

Но как-то Володя мне сказал: «Не страдай, что нет работы, займись чем-нибудь другим». Поэтому когда в начале войны на меня стали тыкать пальцем, что я травмирована войной и меня не надо снимать, я начала делать свое дело - открыла актерскую студию. Первый год у меня было 75 студентов, на сегодняшний день - 90. Я пригласила преподавателей, создала предпринимательскую деятельность, плачу налоги, делюсь с детьми и взрослыми своим опытом.

– Вам это нравится?

- Очень нравится, потому что я вижу результаты. Мне очень хочется, чтобы нашу профессию начали уважать. А ее начнут уважать, когда сами актеры будут уважать.

В моей студии есть закон – два раза в год мы обязательно делаем показы, показываем родителям, друзьям, чему мы научились, что мы умеем.

Хочется, чтобы новые актерские поколения были очень профессиональными, чтобы они к тексту относились с уважением, искали в нем что-нибудь интересное, расшифровывали, что вкладывал автор, а что бы они сами хотели этим текстом сказать.

Очень больно разочаровываться, когда очаровываешся

– 10 марта выйдет четвертый сезон сериала «Розтин покаже». И Артемий Егоров, и Ольга Гришина рассказывали мне, что команда сериала стала им, как семья. Как вам в этом проекте?

- Они как семья, потому что они с первых сезонов вместе. Я попала в проект уже в четвертом, но меня приняли в команду, и это приятно. Поэтому тоже, наверное, могу сказать, что это как семья. На эту роль меня пригласил один из режиссеров – Сергей Толкушкин. Я очень много с ним работала, он меня как актрису очень любит и уважает. И я его тоже очень люблю и как человека, и как режиссера.

Моя роль не столь велика, как у главных героев. Но у нас сложился прекрасный тандем с Игорем Портянко. Мы интересно выстроили свои сцены и диалоги, и, наконец, нас начали больше прописывать, потому что мы очень понравилась. Мне уже писал продюсер, готова ли я сниматься в новом сезоне.

Мне очень ценны такие отзывы, значит, работала не зря. А работать было комфортно, потому что я приходила и делала свою работу. Немножечко, опять же, триггерил русский язык на площадке, но я делала замечания, и это прекращалось.

- Бывает, что в соцсетях актеры, например, пишут на украинском, но где-то на мероприятиях, частных тусовках спокойно общаются на русском, слушают русские песни.

– Понимаю, о ком вы говорите. Я после этого случая этого человека фактически вычеркнула из своей жизни.

- Если речь о Тарасе Цымбалюке, то не только он, к сожалению.

– Не только он. Но Тарас Цымбалюк стал ярким примером. Я его воспринимала, особенно после фильма «Чорний ворон», патриотом, он говорил на украинском, а для меня это было очень важно. И мой муж снимался в «Чорному вороні», играл атамана Холодного Яра Лариона Завгороднего. И я никогда бы не подумала, что в жизни все иначе.

О других актерах я тоже знаю, но ничего от них и не ожидаю. Очень больно разочаровываться, когда очаровываешься, а потом тебя бьют в больную точку.

Часто думала о том, как научиться быть безразличным, сидеть одной задницей на двух стульях, но никогда этому не научусь, потому что я с этим не родилась. Все равно буду себя ломать, съедать, и все равно вернусь к себе.

Всегда скажу то, что думаю. Даже если это кому-то неприятно слышать. Мне легче сказать, чем накапливать в себе. Человек должен знать, как я к нему отношусь.

Мечтаем увидеть мир

- Вы не без стресса отпустили дочь в самостоятельную взрослую жизнь. Хотелось еще подержать ее возле себя?

– Я настолько люблю ее еще с животика, что передать словами невозможно. У нас был очень сложный подростковый период. Если бы не Володя, не знаю, как бы все пережила, потому что только он мог находить с ней общий язык.

Тогда она мне говорила: «Мама, в тебе так много любви, прошу, отстань от меня, возьми себе животных, детей из детдома, роди себе». А сейчас уже говорит: «Мама, я так счастлива, что ты меня так любишь, что папа меня так любит, что вы у меня есть. Раньше не ценила этого».

Я переживала, справится ли она. Но на меня очень повлияли слова Володи: «Ты должна ей доверять. Она умная девочка, мы ее правильно воспитали, она добрая, искренняя, она все сможет. Если ты ее не отпускаешь, значит, не доверяешь. Отпусти, пусть она строит свою жизнь». И я отпустила.

У нее квартира недалеко от моей студии, и я иногда заезжаю к ней: у нее и чистенько, и еда есть, и постирано все, и красиво. Она счастлива, сама себе хозяйничает.

– О чем вы с Володей мечтаете? Знаю, что одну мечту вы понемногу осуществляете – строите свой дом.

– Мы строимся. Очень бы хотела, чтобы мы смогли его достроить, потому что все упирается в финансы. Поэтому, дай Бог, достроимся, переедем и будем в нашем гнездышке наслаждаться видами.

Мы с Володей очень мечтаем увидеть мир. Раньше мы много путешествовали, были в Малайзии, видели Индийский океан. Но, кстати, не были в Европе, я только в Польше была. Поэтому хочется иметь возможность так наладить свои дела, чтобы и работа была, и путешествия можно было спланировать.

Но самая большая мечта – чтобы закончилась война. Ведь тогда вернется мой муж, ведь тогда я не буду ждать днями и ночами сообщений, не буду с этой жизнью один на один. Я люблю, когда он рядом.

Мы с Володей создали «Мій театр». Поэтому хотелось бы иметь свое помещение, не съемное, построить там небольшую сцену, где мы будем делать классные спектакли, где у нас будет свой зритель. Мы, собственно, так его и назвали – «Мій театр».