Екатерина Рашевская: «Украина должна требовать не только возвращения детей, но и наказания виновных»

Война за украинских детей продолжается не только на фронте, но и в международных институтах. Недавно США свернули финансирование Лаборатории гуманитарных исследований Йельского университета (ЛГИЙ), которая собирала информацию, в частности, о депортированных в РФ украинских детях.

Что это означает для Украины, ведь за каждой цифрой стоит судьба ребенка? Как россияне создали систему похищения, перевоспитания и милитаризации украинских детей? Почему международных санкций в отношении ответственных за эти преступления институтов и должностных лиц в РФ должно быть больше? Что делать Украине, чтобы возвращение детей стало системным, и какие требования должны быть в мирном соглашении? Обо всем этом ZN.UA рассказала эксперт Регионального центра прав человека Екатерина Рашевская.

— Пани Екатерина, недавно была сокращена программа Йельской лаборатории гуманитарных исследований по депортированным Россией украинским детям, на которую, как сообщалось ранее, Госдеп США потратил 26 миллионов долларов. Информацию вроде бы не удалили, но есть вопросы о ее дальнейшей судьбе.

— Для начала разберемся, что это за рыба такая — Йельская гуманитарная лаборатория. Потому что из информации в публичном доступе складывается впечатление, что единственным фокусом ее деятельности были украинские дети и все 26 миллионов долларов потратили только на эти усилия.

На самом деле эксперты документировали и анализировали значительное количество других преступлений россиян и нарушений международного гуманитарного права в Украине. В некоторых их отчетах есть ссылки на практики, применявшиеся с 2014 года. Эксперты документировали и фильтрационные лагеря, и навязанное российское гражданство, и другие факты. Есть отчет о депортации, принудительном перемещении и лагерях перевоспитания, в которые отправляли украинских детей. Другой документ, известный как отчет об усыновлении украинских детей, касается насильственной передачи наших детей в российские семьи, он наделал много шума в декабре прошлого года. Правда, там не всегда речь шла об усыновлении, чаще об установлении противоправной опеки.

В ЛГИЙ была также значительная адвокационно-коммуникационная составляющая. Эксперты принимали участие в заседаниях Совета безопасности ООН, в различных конференциях, мероприятиях, лекциях. Отчеты лаборатории были переданы в Международный уголовный суд (МУС) для привлечения виновных лиц к ответственности. Некоторую информацию передавали и органам власти Украины. Но тут я хочу подчеркнуть: это был двусторонний процесс. Украинские органы власти также передавали для исследования информацию, не носившую чувствительный или секретный характер. Также сведения передавали украинские неправительственные организации, в частности Региональный центр прав человека и «Альменда». Иногда даже без ссылки на эту информацию в отчетах.

— Что все-таки с базой данных?

— Смотрите, отчет ЛГИЙ в декабре 2024 года сопровождался информационной кампанией, что удалось идентифицировать более 300 детей, которые значились в российской федеральной базе данных как лишенные родительской опеки, и что эта информация будет передана, чтобы содействовать возвращению украинских детей и привлечь к ответственности виновных лиц. Насколько мне известно, некоторую информацию наши компетентные органы власти не получили до сих пор. Теперь, учитывая ограничение доступа экспертов лаборатории к базе данных, вообще неизвестно, получим ли мы эту информацию именно от них. Хотя владельцами и распорядителями этой информации являются США, соответствующие компетентные правительственные институты. И чтобы получить эти сведения, государство Украина может обратиться к государству-партнеру, являющемуся членом Международной коалиции за возвращение украинских детей.

Я верю пресс-секретарю Госдепартамента Тэмми Брюс, что базы данных не были удалены с серверов в США. Поэтому можно утверждать, что катастрофы не случилось. Но хочу вернуть нас в жесткую реальность: идентификация не единственная проблема в возвращении украинских детей. Самая большая проблема — это РФ и куча ее циничных препятствий на этом пути.

В ноябре 2024 года РФ внесла поправки в свой закон об опеке и попечительстве. Теперь украинские законные представители, не являющиеся биологическими родственниками ребенка, не могут поехать на подконтрольные России территории или в Россию и забрать украинского ребенка с переведенными на русский язык и нотариально заверенными украинскими документами. Это запрещено, потому что Украина — государство, в котором можно изменить пол медицинским способом.

Это — реальная проблема. Из-за этого мы не можем вернуть наших маленьких детей, например, из Херсонского областного дома ребенка, из Олешковского интерната. Это дети, которых можно было вернуть только тем способом, который я описала: подготовив документы законному представителю, который будет сопровождать детей на подконтрольную Украине территорию. Сейчас процедура очень усложнена.

— Насколько реальной выглядит озвученная ЛГИЙ цифра 35 тысяч детей?

— Она вызывает вопросы. Я не говорю, что россияне депортировали меньше. Но раньше в публичных выступлениях эксперты ЛГИЙ оперировали цифрой 19 546 детей. Так, в некоторых интервью исполнительный директор Натаниэль Реймонд озвучивал цифру более 30 тысяч детей. Но калькуляции были следующие: 19 546 детей — из списка Украины (то есть эта информация у нас есть) и 10–12 тысяч — дети, побывавшие в российских лагерях перевоспитания. Последняя цифра вызывает вопросы.

Наша организация документирует лагеря перевоспитания уже два с половиной года, каждый известный в публичном доступе случай вывоза детей. И могу с уверенностью сказать: подавляющее большинство детей возвращаются. Цель россиян — политизировать детей, промыть им мозги, милитаризовать, но не задержать, как это было в 2022-м — в начале 2023 года.

— В письме Марку Рубио и Скотту Бессенту от 19 марта, подписанном 17 конгрессменами, речь идет о спутниковых изображениях и биометрических данных, которые помогали отслеживать лиц и их местонахождение. Кто имел доступ к этому списку и какая именно информация там была?

— На эти вопросы могут ответить только эксперты из ЛГИЙ. Но в объяснениях я встречала, что они напрямую сотрудничали с американскими разведывательными органами. С ними делились спутниковыми изображениями, а также информацией из сотовой связи. У некоторых украинских детей сохранились украинские номера телефонов, так что можно было отслеживать, где они находятся физически. Установить же личность ребенка можно было благодаря разведывательным данным.

Мы должны понимать, что в современном информационном обществе трудно спрятать ребенка. У новых «законных представителей» — российских опекунов, да и у некоторых детей есть аккаунты в соцсетях, это также способствует идентификации. К тому же есть программное обеспечение, позволяющее идентифицировать человека по фото. То есть это мог быть целый ряд разных механизмов, использование которых было возможно, в частности, благодаря сотрудничеству с ЦРУ. Но интересно, что сейчас Госдепартамент не то что снимает с себя ответственность, но заявляет, что не является распорядителем этой базы данных и фактически не принимал участия в этом сотрудничестве.

Вместе с тем, поскольку наша организация встречалась с представителями Госдепартамента США, я знаю, что на их плечах лежит в основном международная составляющая, то есть участие в Международной коалиции за возвращение украинских детей. А также в свое время — сотрудничество с МУС и другими группами, расследовавшими эти преступления, что было беспрецедентно и крайне важно, но на сегодняшний день уже, вероятно, прекращено.

— В тот же день, когда было прекращено финансирование ЛГИЙ, я встречала информацию о том, что Госдепартамент остановил передачу доказательств о российских преступлениях.

— Да, новость касалась сотрудничества с Международным центром расследования преступлений агрессии. Депортация украинских детей не является преступлением агрессии. На сегодняшний день в МУС это квалифицировано как военное преступление. Если нам передадут информацию о 35 тысячах депортированных детей, то критерий широкомасштабности будет соблюден, и можно попробовать квалифицировать это как преступление против человечности.

Что касается сотрудничества с МУС, то оно прекратилось, как только Трамп зашел в Овальный кабинет и подписал указ о наложении санкций на представителей МУС. Это, в частности, вероятно, прекратило передачу США доказательств о расследовании преступлений против украинских детей. Будут ли США продолжать заниматься сбором таких доказательств? Если они прекратили финансирование некоторых институтов, которые документировали и анализировали эти преступления, то, наверное, больше не считают, что это является частью их национального интереса. Но надлежащим образом комментировать это может только государственный представитель США.

Я вижу, что они немного изменили фокус. Главным приоритетом стали поиски путей мирного урегулирования и остановка огня. Однако мы понимаем, что без возвращения всех депортированных украинских детей не может быть и речи о мире. Так же, как и без обеспечения справедливости, гарантий неповторения и надлежащего сохранения правды об этих событиях. К сожалению, мы видим желание просто прекратить стрелять и дальше о чем-то там говорить.

— Как замораживание программ ЛГИЙ и прекращение сотрудничества с МУС повлияют на поиск и возвращение украинских детей?

— Очевидно, мы это ощутим. При этом я бы не делала настолько огромную привязку к правительственному сотрудничеству, которое было у ЛГИЙ. Институт может попробовать задействовать грантовые средства от других акторов, в частности от других членов Международной коалиции за возвращение украинских детей. Если они получали информацию от американских разведывательных органов, умеют с ней работать и сохранять, можно установить подобное сотрудничество с другими разведывательными органами. Когда на какое-то время Украине закрыли доступ к данным американской разведки, мы получали данные с других спутников. Здесь может быть такая же история.

Если же ЛГИЙ не найдет альтернативу, то можно попробовать поискать альтернативу этому институту. Не хочу преуменьшать авторитетность, влияние и качество всего ими сделанного. Это — самый высокий уровень. Но вспомним, что у нас есть рабочая группа Bring Kids Back UA, куда входят международные эксперты из академических кругов, профессионалы, люди, участвовавшие в международных уголовных трибуналах. Они могут готовить такие же аналитические материалы и заниматься документированием российских преступлений против украинских детей. Не говоря уж об усилиях украинских неправительственных организаций, которые возвращают наших детей. Уверена, что Украинская сеть за права ребенка (куда сегодня входит также Save Ukraine) сможет по крайней мере сохранить нынешние темпы возвращения украинских детей.

— Что у нас со статистикой по депортированным украинским детям? Кто и как ее собирает? Какие цифры мы можем озвучивать?

— К сожалению, цифра 19 546 детей не меняется почти два года. В Украине произошли институциональные изменения — было расформировано Министерство реинтеграции, и теперь распорядителем реестра депортированных и принудительно перемещенных детей является Министерство юстиции. Оно уже долгое время обещает, что пересмотрит реестр, займется верификацией и обновлением данных. Сейчас работа продолжается. Поэтому 19 546 — это цифра, которой мы до сих пор оперируем. Поэтому складывается впечатление, что два года россияне никуда и никого не депортируют, что неправда.

Дело в том, что сценарий депортации сейчас изменился. Если в начале полномасштабного вторжения россияне прикрывались необходимостью эвакуации детей из соображений безопасности, потом начали вывозить их в лагеря перевоспитания, из которых не возвращали (это также имело признаки депортации и принудительного перемещения), то теперь это, к сожалению, стандартный крымский сценарий. Российские приемные родители приезжают на оккупированные территории Украины, устанавливают противоправную опеку в отношении детей согласно российскому законодательству и везут их к себе домой на территорию РФ.

Случаи такого вывоза мы фиксировали даже в середине 2024 года и, я уверена, будем фиксировать в 2025-м. Поэтому пока украинские дети, особенно статусные — сироты и лишенные родительского попечительства, находятся под российским контролем, процесс депортации продолжится. Да, возможно, цифры будут не такими большими, но за каждой стоит ребенок, которого необходимо будет вернуть и попробовать найти или его биологических родственников, или законных представителей.

— Что мы вообще имеем ввиду, когда говорим о депортации детей? Как все это отличается от российских нарративов?

— На самом деле это опровергает некоторые российские нарративы. Вот они говорили, что в Украине дети были в приютах, а мы такие хорошие, у нас все дети будут в российских семьях. Я не верю цифре 380 украинских детей в российских семьях, которую они сами приводят. Она слишком мала и озвучивалась по состоянию на октябрь 2022-го, то есть явно не конечная, — уже в середине 2024-го мы фиксировали новые случаи. Тем не менее, в основном украинские дети под контролем россиян находятся в детдомах, а не в семьях. Это жестокая правда. Некоторые дети продолжают ждать, что приедут их родственники из Украины.

В начале этого года я видела сюжет в российском медиа о двух украинских детях — семилетнем мальчике из Мариуполя, родители которого погибли, прикрывая его от ракеты, и принудительно перемещенной из Купянска 13-летней девочке, которая ждет, что за ней приедут родственники из Украины. Интересно, что в этом пропагандистском сюжете российские руководители интернатных заведений говорят детям: дескать, побудьте пока с нами, потому что в Украине война. Прошло три года, а дети продолжают ждать, что за ними кто-то приедет. После просмотра этого сюжета я обращалась в компетентные органы власти Украины с запросом, поступала ли от россиян какая-то информация об этих детях, чтобы отыскать их родственников. Никакого обращения не было. То есть россияне не прилагают никаких усилий, чтобы способствовать возвращению детей.

— Какие страны помогают в возвращении украинских детей? Что, например, делает для нас Катар?

— Это интересный вопрос. Долгое время никто не понимал, что делает Катар. Информация шла исключительно от россиян — от Марии Львовой-Беловой.

Есть несколько государств-посредников, которые помогают: Ватикан, Катар, такое же желание высказала Южно-Африканская Республика (сейчас мне неизвестны случаи, когда она на практике способствовала возвращению детей). Есть Международная коалиция за возвращение украинских детей — это 41 государство и Европейский Союз. И в этой коалиции тоже есть государства и организации-наблюдатели.

Что касается роли Катара. Это государство действительно способствовало возвращению самого большого количества детей. Но Украина не разделяет, каких детей помог вернуть Катар, а каких — неправительственные организации. Мария Львова-Белова настаивает, что благодаря Катару было возвращено 98 детей.

К годовщине деятельности Международной коалиции за возвращение украинских детей было выпущено заявление, в котором указано, что только за 2024 год благодаря лишь деятельности коалиции было возвращено 600 детей — из депортации, принудительно перемещенных, но подавляющее большинство этих детей находилось в оккупации, их вывезли из-под контроля РФ. Роль коалиции обесценивать не стоит. Во-первых, это большие доноры, дающие средства нашим неправительственным организациям и правительственным учреждениям, за которые те организовывают процесс возвращения, реабилитации и реинтеграции детей. Во-вторых, у них есть адвокационные и коммуникационные рычаги.

Итак, подводя итоги: 600 детей только за 2024 год возвращены благодаря коалиции, около 100 — благодаря усилиям Катара. Что касается Ватикана, то обычно он выступал в очень трудных кейсах, когда россияне по несколько раз задерживали детей на границе, не выпускали и отказывались признавать, что дети под их контролем. Одним из таких кейсов был случай Богдана Ермохина, который благодаря как украинским неправительственным организациям, так и содействию Ватикана вернулся в Украину в ноябре 2023 года.

Россия настаивает, через Катар передает какую-то информацию Украине. Катар финансирует некоторые из операций. Мне не удалось получить подтверждение от наших компетентных органов власти, но мы должны понимать, что процесс через Катар двусторонний. То есть детей с российским гражданством, которые не могут вернуться к своим родным в Россию, мы тоже возвращаем через Катар. Так же это определенные усилия по мониторингу процесса, гарантий, что все дети, которых обещали вернуть, окажутся в Украине. Катар организовывал и реинтеграционные мероприятия, например некоторые дети были на реабилитации. Так что без Катара было бы намного сложнее.

Однако Россия просто так ни на что не соглашается и старается использовать механизм возвращения детей через Катар исключительно в своих интересах. В частности, довольно часто после очередных случаев возвращения можно натолкнуться на публикацию Марии Львовой-Беловой: дескать, как и раньше, мы сотрудничаем для воссоединения семей, никто не был депортирован. Но это манипуляции.

Однако главный приоритет для Украины сегодня — это вернуть детей. Поэтому пусть россияне манипулируют. Другой вопрос, что они не очень часто возвращают действительно депортированных, принудительно перемещенных детей, потому что они могут свидетельствовать об этом международном преступлении в Международном уголовном суде.

— Известно, сколько удалось вернуть детей всего с 2022 года?

— Самая актуальная информация на сайте Bring Kids Back — 1243 ребенка. Это депортированные, принудительно перемещенные, а также дети, возвращенные из оккупации. Государство и неправительственные украинские организации сходятся в том, что вывозить детей из оккупации тоже надо. Там такой букет нарушений! Иногда по депортированным детям мы фиксируем только депортацию, а по детям, которые выезжают из оккупации, еще четыре дополнительных нарушения. Работаем с детьми, готовим от их имени жалобы в Комитет ООН по правам человека.

— Какими наши дети возвращаются в Украину? Что происходит с ними в России?

— Возвращаются разными. Все индивидуально. Из оккупации — большей частью травмированные. Просто эта травма может по-разному прослеживаться. Кто-то замкнут в себе. Многие дети, которые к началу полномасштабного вторжения были президентами школы, класса, лидерами, участниками разных конкурсов, утратили чувство проактивности. Возвращаясь, они не могут реинтегрироваться в новую школу или класс, не хотят проявлять активность. Вся деятельность россиян была нацелена на то, чтобы таких детей контролировать, подчинить. Активность разрешена только в «Юнармии», «Движении первых» или других, подконтрольных российскому правительству, учреждениях. Другого активизма там не допускают. Это толкуют как экстремизм или терроризм, и украинские подростки оказываются за решеткой или в специальных службах, где их поведение признают девиантным, а их самих берут на карандаш в специальный список.

Некоторые дети не всегда понимают, что с ними совершили нарушение. Россияне настолько стараются нормализовать то, что они делают, что не всегда неподготовленное детское сознание может понять, что это было неправильно. Иногда нужно время и психосоциальная адаптация, чтобы ребенок начал вспоминать и понимать, что с ним на самом деле произошло.

Если дети из проактивных украинских семей, то видим, что часто семью или ее отдельных членов преследовали, приходили агенты ФСБ, психологи. В сознание детей вмешивались, иногда даже заставляли их свидетельствовать против своих родителей.

Уровень стресса трудно оценить. Раньше работал пункт Колотиловка-Покровка. Там были очень жестокие, нечеловеческие фильтрационные мероприятия со стороны россиян. Когда дети возвращались через этот и другие пункты, то на пути выезда из оккупации ретравматизировались.

Есть дети, которые находились в оккупации три года, и мы видим, что частично российская пропаганда была успешной — дети транслируют отдельные российские нарративы. А есть дети, которые провели в оккупации 11 лет, но продолжают сохранять украинскую идентичность, проукраинское видение мира. Понимают, что их старались перевоспитывать, рассказывали им неправду. То есть все по-разному.

— Как правило, за раз возвращаются один–трое детей? Знаю только один случай, когда вернулась группа из 38 детей.

— Да. При том, что депортировали россияне детей большими группами. Были случаи, когда детей вылавливали в таких городах как Мариуполь и везли их в Харцызск или Донецк. Но обычно это были большие группы. Зато возвращают детей по одному-два. И если через Катар, например, насобирается список из 8–13 детей, то россияне изображают это как акт большого героизма и доброй воли.

В переговорах о мире Украина должна настаивать, чтобы Россия возвращала детей так, как депортировала, — группами. Иначе нам понадобятся десятилетия. Необходимо изменить порядок возвращения и отменить это ограничительное требование о физическом присутствии законного представителя. Чтобы детей могло забрать уполномоченное лицо — представитель от государства Украина, ЮНИСЕФ или Международного комитета Красного Креста, который будет иметь на руках все документы от законных представителей.

— Что происходит с детьми по возвращении в Украину? Кто с ними работает?

— Уже есть постановление Кабмина № 551, где четко зафиксирован порядок действий: как мы ищем детей, как возвращаем, когда начинается реинтеграция. Алгоритм разрабатывался на основе реальной ситуации — как это работает на практике. Были консультации с организациями, которые возвращают украинских детей, в том числе с Украинской сетью за права ребенка.

Есть три пакета реинтеграционной помощи — кратко-, средне- и долгосрочный. Услуги, которые в них содержатся, позволяют покрыть базовые потребности каждого ребенка. Но при этом в самом порядке зафиксировано, что эти потребности определяются индивидуально.

Механизм работает. Единственное, на что обращу внимание: ведущую роль в реализации и предоставлении всех этих услуг играют неправительственные организации. Замораживание программ USAID сказалось на их возможностях. Поэтому Украина должна эти обязательства больше брать на свои плечи как государство, это должно стать национальной политикой.

Ну, и дети возвращаются не только в Киев или Киевскую область, но и в регионы, которые не всегда готовы к их возвращению. Когда мы говорим о реинтеграции, это не только о ребенке. Начинать нужно с поддержки семьи. Дальше — класс, школа, громада, страна. Работать нужно со всеми, чтобы общество было готово к возвращению детей и к тому, какими они возвращаются, какой поддержки ждут от нас. Они совершили действительно героический поступок, выехав из оккупации или из России после депортации, и им явно не хочется, чтобы кто-то критиковал их, например за русский язык.

Это должно стать усилиями государства не только на центральном, но и на локальных уровнях. Также нужно решить вопрос финансирования и кадров. Для этого мы должны понять, кто эти дети, которые возвращаются. То есть должны быть не только реестр депортированных и принудительно перемещенных детей, но и база данных о детях, возвращенных из-под контроля РФ.

— Война продолжается одиннадцатый год, полномасштабная — четвертый. Некоторые дети на оккупированных Россией территориях уже повырастали. Да и три года для ребенка большой срок. Дети вынуждены получать российские паспорта, подвергаться идеологическому перевоспитанию. По вашему мнению, с большинством из них Украина потеряла связь?

— Это очень сложный вопрос. Украина сейчас старается приложить все силы, чтобы эту связь не потерять. В частности развивая систему онлайн-образования; вводя особые условия для поступления детей с оккупированных территорий в заведения высшего образования, поскольку для кого-то это чуть ли не единственная возможность выехать из оккупации и продолжить жизнь на подконтрольной Украине территории.

Но когда дети находятся под контролем России, то речь идет, к сожалению, не только об усилиях Украины, но и о том, какие усилия прилагает Россия, чтобы разорвать эти связи, искоренить украинскую идентичность и русифицировать детей. Она глушит связь, блокирует сайты, делает проверки, приходит домой к родителям, заставляет всех детей поступать в школы на оккупированных территориях и старается так загрузить, чтобы у них не было возможности посещать украинскую школу онлайн. Дальше — информационный вакуум, отсутствие какой-либо возможности регулярно получать независимую информацию из Украины.

Есть случаи, когда проукраинские семьи изо всех сил стараются воспитать или сохранить украинскую идентичность у ребенка и дальше как-то способствовать, чтобы его вывезти. Но у нас также были случаи, когда родители становились пророссийскими, а дети делали все, чтобы сбежать из оккупации и вернуться на подконтрольную Украине территорию, продолжить обучение в вузе.

Украине нужно еще поработать, чтобы упростить процедуру возвращения, урегулировать вопрос с документами на удостоверение личности и подтверждение образовательных компетенций, чтобы сделать возможным возвращение и поощрить к нему больше детей. Вопрос документов больной.

Мы делаем все, что можем, но мы должны понимать: некоторые дети родились в оккупации и сейчас уже учатся в школе, где им рассказывают, что Крым или Донбасс — это «исконно русские земли». И в таких обстоятельствах очень сложно понять, где правда, а где ложь, особенно учитывая то, что дети подсознательно верят тому, что говорят взрослые, которые имеют для них авторитет, а часто учителя его имеют. Я слушала, как детский уполномоченный по правам детей города Севастополь Марина Пищанская рассказывала, что украинских детей надо переформатировать, потому что они говорят, что Крым — это Украина. Россияне делают все, чтобы переформатировать наших детей.

А все же я точно могу сказать: проукраинские дети остаются, и тенденция очень положительная. Например в 2023 году в заведения высшего образования в Украине поступило немногим больше трех тысяч украинских детей с оккупированных территорий. В 2024-м — уже более 11 тысяч. Есть дети, которые хотят оттуда выбраться.

— Документируем ли мы сейчас вывоз украинских детей в милитаризованные лагеря? И как это удается, учитывая, что с 2014 года РФ не дает доступа к оккупированным территориям ни одной независимой мониторинговой миссии?

— Да, не дает, и я не уверена, будет ли давать доступ мониторинговым миссиям после так называемого перемирия. На самом деле это должно стать частью переговорного процесса.

Но они документируют свои преступления сами. Так, в открытых источниках можно найти информацию о значительном количестве случаев вывоза детей, в том числе в лагеря, имеющие четкую милитаризованную направленность, например, «Юный патриот» в Подмосковье или «Авангард» в Волгоградской области. С апреля 2025 года россияне вообще хотят унифицировать программу пребывания в лагерях детей, в частности украинских, которые сейчас под их контролем. Следовательно, эту так называемую военно-патриотическую милитаризованную составляющую усилят. Россияне заинтересованы в том, чтобы милитаризации было больше.

Мы начали документировать вывоз украинских детей в лагеря перевоспитания с 2023 года и продолжаем эту деятельность в 2025-м. За три месяца прошлого года в таких лагерях побывали уже около двух тысяч украинских детей. Информации о том, что кого-то там задержали и не вернули, у нас нет. Поэтому предполагаем, что дети вернулись, но динамика довольно живая.

— Вы писали на Facebook, что такая динамика свидетельствует — Путин не собирается в ближайшее время заканчивать войну.

— Больше 55 тысяч украинских детей в составе «Юнармии». 1200 профильных классов в школах на оккупированных территориях, в частности кадетские, полицейские, военно-патриотические. Отдельные соглашения с Росгвардией и Следственным комитетом, в том числе о вывозе школьников на обучение в другие оккупированные регионы или в РФ. Военно-патриотическое воспитание школьников как стратегически важная цель на территориях в 15 километрах от фронта вместо гарантирования безопасности детей. Особенно интенсивное военно-патриотическое воспитание в Мариуполе как дополнительный инструмент мести.

Они этим щеголяют, они этим гордятся. Когда детей воспитывают как солдат, это не свидетельство того, что государство готово к миру. Это — свидетельство подготовки государства к новому акту агрессии, к войне. На россиян никто не планирует нападать. Ни одно государство не составляет для них экзистенциональной угрозы. Так  зачем же они готовят и так сильно раздувают свои мобилизационные резервы? Очевидно, это нужно им для наступательной операции.

— В уже упомянутом письме американских конгрессменов также есть просьба применить санкции не только в отношении Путина и Львовой-Беловой, но и к другим лицам, как это сделала Великобритания. Какие страны ввели санкции (и какие именно) в отношении лиц, виновных в депортации украинских детей?

— Это правильный месседж, особенно на волне того, что уже была озвучена идея частично снять санкции с РФ, в частности индивидуальные, как шаг к так называемому миру. То, что часть конгрессменов этому противится и видит эффективность санкций, достойно уважения.

В декабре прошлого года были активные действия, чтобы скоординировать санкционную политику ведущих áкторов (Великобритании, ЕС, Канады, США, Австралии, Новой Зеландии, Японии), чтобы они были более взаимосвязанными. Потому что когда «Юнармия» появляется в санкционных списках разных государств в 2022-м, потом в 2023-м, то, что ее внесли в санкционный список Великобритании в 2024-м, — не совсем победа.

Сейчас больше всего усилий прилагают к тому, чтобы включать в санкционные списки как военно-патриотические объединения и центры, так и субъектов, занимающихся милитаризацией детей. Вместе с «Юнармией» в ноябре 2024 года Великобритания внесла в санкционный список также представителей центра «Воин». ЕС сделал это в рамках 16-го санкционного пакета.

Речь идет о группе лиц, которые милитаризируют, индоктринируют украинских детей. Среди них также могут быть представители Беларуси. На ее роль в российских преступлениях США всегда обращали большое внимание. В декабре 2024 года даже были особые слушания по этому поводу в Хельсинской комиссии.

Санкции работают, как минимум в отношении служащих среднего звена. Конечно, они не могут остановить Марию Львову-Белову, которая напрямую выполняет задание Владимира Путина. Но на губернаторов, на руководителей разного рода лагерей это может иметь влияние.

Не знаю, какого объема планируется мирное соглашение, но я бы включила туда не просто положения, а решение, касающееся украинских детей. Четвертый пункт формулы мира касается, в частности, возвращения украинских детей. Это было в большинстве так называемых мирных инициатив, даже государств Глобального Юга. То есть это то, что не вызывает никаких вопросов. Каждого депортированного украинского ребенка должны вернуть, и должен быть установлен соответствующий механизм сотрудничества между Украиной и РФ, который позволит достичь этой важной цели.

Но в мирном соглашении должно быть больше. Не только о физическом возвращении украинских детей, но и о том, что РФ должны привлечь виновных лиц к ответственности. Я знаю, как это звучит. Если что, я не тронулась умом. Но даже если РФ этого не будет делать, это все равно нужно предусмотреть. Международные преступления должны быть наказаны. И первый субъект, который должен наказать преступников, — это государство, чьими подданными они являются. А уже потом — Международный уголовный суд, другие государства.

То есть должны быть вопросы ответственности, компенсации — и морального, и физического ущерба. Должны быть выделены специальные ресурсы. Например, Международный механизм компенсации ущерба, куда сейчас входит Международный реестр убытков. Там есть отдельная категория — принудительно перемещенные и депортированные дети.

Ни у кого больше нет романтического видения, что после этого соглашения мы восстановимся в границах 1991 года. Часть территорий останется под российской оккупацией. И режим украинских детей на оккупированных территориях нужно четко определить. Должен быть доступ к украинскому образованию, хотя бы онлайн; детям должны обеспечить свободу передвижения (возможность выехать с оккупированной территории, когда они захотят) и сохранение их идентичности, в частности национальной (никакого навязывания российского гражданства — украинское гражданство и доступ к учреждениям, которые могут изготовить документы, это гражданство подтверждающие).

Другого способа и другого видения мира быть не может. Есть примеры, когда для положений о детях были выделены отдельные нормы в мирных соглашениях. Как в Колумбии или Непале.

— Это все выглядит правильно, но насколько оно реально, по вашему мнению?

— Хороший вопрос. Знаете, я не хочу лгать. Здесь главный принцип — «проси больше, получишь что-то среднее». От Украины зависит, какие максимальные требования она выдвинет. И они должны быть больше, чем просто возвращение депортированных и принудительно перемещенных детей. Особенно, если территории останутся оккупированными. Это должен быть широкий спектр рекомендаций, которые нужно соблюдать, и должен существовать некий механизм действий в случае, если РФ их не будет придерживаться. То есть какие-то гарантии вступают в силу не только если россияне опять начинают стрелять, но и если снова раздают свои паспорта на оккупированных территориях, искореняют украинский язык из школьной системы, не пускают независимые мониторинговые миссии, которые должны определить, соблюдает ли РФ все эти требования. Все это не мои россказни, а нормы международного гуманитарного права.