"До сих пор действует законодательство, по которому производитель РЭБ может получить до 15 лет заключения". Интервью с Анатолием Храпчинским

Мобилизационный потенциал врага в разы превышает наш, поэтому Украине в войне на истощение следует делать ставку на технологии и вооружение. В частности, на дроны - чтобы наносить удар по врагу, и РЭБы - чтобы противодействовать вражеским дронам. Желание Администрации Трампа сократить участие США в защите Европы вынуждают Украину активизировать усилия по наращиванию собственного производства вооружения. По словам премьер-министра Дениса Шмыгаля, сейчас мы обеспечиваем около трети потребности в ней, однако нацелены достичь 50%. Создана ли в Украине благоприятная среда для производителей вооружения, что следует изменить - об этом и другом "Апостроф" спросил у заместителя генерального директора компании производителя средств РЭБ и авиаэксперта Анатолия Храпчинского.

Господин Анатолий, проясните, для начала, где в производстве дронов находимся мы и Россия. Как изменились масштабы использования дронов Украины с 2014-го?

Ситуация на фронте существенно изменилась. Сегодня количество ударов FPV-дронов уже сравнимо с количеством артиллерийских ударов. Например, на начало 2024 года украинские силы осуществляли до 2000 FPV-ударов ежедневно. Для сравнения, артиллерия в среднем производит около 3000 выстрелов в день — в зависимости от направления и интенсивности боев.

Мы сознательно переходим к более активному использованию именно FPV-дронов как средства поражения. Это дешевле, точнее и технологически более гибко. И ключевым фактором здесь стало то, что частные компании получили доступ к рынку – именно это позволило масштабировать производство и быстро адаптироваться к потребностям фронта.

Какие дроны у россиян самые сильные? Насколько санкции снизили производственные возможности РФ в этих позициях?

Вспомните, в Советском Союзе был термин "фарцовщик" — человек, который мог получить что угодно и найти пути поставки в обход системы. Россия унаследовала эту гибкость. Санкции не стали для нее критическим барьером, потому что еще с начала войны была развернута широкая сеть поставок через третьи страны. Да, Казахстан и отдельные компании из стран Балтии способствовали поставке комплектующих, в частности, для авиации.

Это показывает, что Россия заранее создала логистическую инфраструктуру для обхода санкций. К примеру, компания Rohde & Schwarz продает продукцию казахской фирме, а та уже поставляет ее в Россию — и все это происходит в промышленных масштабах. То есть технологическая изоляция России – это скорее вызов, чем реальность. С 2023 года заметно активизировался белорусский завод «Интеграл», производящий электронику. Параллельно Россия пробует переносить часть технологий к себе, локализуя создание. Но даже, несмотря на это, она все еще критически зависит от иностранных компонентов.

Что касается дронов, то большинство российских образцов – это не собственные разработки, а копии или лицензионное производство. Например, "Форпост" - это адаптированная версия израильского дрона компании Israel Aerospace Industries. Shahed – иранский дрон, который Россия активно адаптирует для массовых атак. Да, время от времени появляются новые названия - "Молния", "Привет 82" или другие проекты, но следует различать: есть базовые технологии, которые позволяют создать изделие с нуля, и есть попытки что-то собрать из уже имеющегося. У России нет фундаментальных технологий — она просто модифицирует чужие наработки.

Сегодня основной ударный беспилотник по тыловым городам – именно Shahed. Его используют в массовых атаках, а остальные дроны — только для отвлечения и перегрузки нашей ПВО. Именно поэтому Shahed будет оставаться ключевым элементом в их воздушной тактике еще надолго — он дешев, прост в производстве и удобен для массового применения.

Как бы вы оценили качество и количество РЭБ врага?

Большинство российских систем, таких как "Борисоглебск", работают преимущественно по каналам связи — мобильной, радиосвязи, которую используют военные на передовой, или же по сигналам навигации. Если говорить о средствах РЭБ, глушащих связь, сбивают навигацию или имитируют, например, полет ракеты, — да, в этом они действительно эффективны.

А вот когда речь идет о средствах РЭБ, направленных против дронов, то здесь ситуация другая. Да, эти системы могут быть мощными, но значительная часть их эффективности обеспечивается за счет импортных компонентов — китайских или других. Собственных технологических решений у них очень мало.

ВСУ начали вторую операцию на вражеской территории – на Белгородщине. Между тем мы по опыту на Курщине знаем что там россияне активно упрекают КАБами, дронами, при чем наши РЭБ фактически бессильны против их FPV-дронов на оптоволокне, Старлинк не работает. Как технологически усилить нашу армию в том направлении.

Разрабатывает ли Украина радиоэлектронное противодействие этим дронам и что делать со связью?

Да, противодействие дронам на оптоволокне возможно, но для этого требуется финансирование. Большинство R&D-проектов в Украине сегодня существуют исключительно благодаря энтузиазму частных компаний и самих инженеров: одни вкладывают средства, другие свои знания. В теории уже есть наработка, например, электромагнитное оружие, способное нейтрализовать оптоволоконные дроны. Но практическая реализация этих решений тормозится из-за нехватки ресурсов.

Если говорить о ситуации на территории Курской и Белгородской областей, то здесь проблема гораздо шире. Это не только вопрос дронов или связок. Возьмем для примера Starlink: он стал популярным не потому, что был лучшим, а потому, что его легко развернуть – включил, поймал спутник и работаешь через привычные мессенджеры или почту WhatsApp, Signal, Google-почта.

Как военный, окончивший Харьковский институт летчиков по специальности радиоэлектроники и долгое время работавший со связью, я подчеркиваю: нам критически нужно создавать собственные каналы связи — защищенные, устойчивые, с высоким уровнем шифрования, и в Украине есть частные компании, которые этим занимаются. И оптоволокно – это не только о дронах. Его вполне можно использовать как гарантированный канал связи – так, как мы уже давно используем его в квартирах и офисах. Проблема не в технологиях, а в скорости масштабирования. Наши производители имеют потенциал, но требуется поддержка, чтобы обеспечить фронт необходимым оборудованием в достаточных объемах.

Отдельно – о болезненных вопросах. У нас есть талантливые инженеры и технологические компании, которые хотят создавать новые технологии, но часто вынуждены повторять путь, который уже прошли. Особенно досадно, что часть государственных предприятий, входящих в состав Укроборонпрома, имеют архивы с советскими техническими наработками в сфере связи, радиолокации и т.д. Но эти материалы остаются закрытыми. Государство могло бы передать эту документацию частным компаниям для модернизации под современные требования и масштабирования, особенно сейчас, когда это вопрос выживания. Правда, есть законодательная норма, позволяющая передавать готовые решения из госпредприятий в частный сектор, если сами предприятия не имеют производственных мощностей. Но на практике это практически не работает. Предлагают только то, что большинство частных компаний уже создали, а старые фундаментальные наработки держат в ящике.

А у нас критическая нехватка радиолокационных средств. К примеру, НИИ «Квант-Радиолокация», насколько мне известно, за все время полномасштабной войны не представил ни одного нового решения. Это большая проблема, которую нужно решать на уровне государственной политики.

Главнокомандующий Вооруженными силами Украины Александр Сырский в одном интервью выразил надежду, что "за месяц-два-три мы сможем значительно нарастить количество оптоволоконных FPV, что практически лишит врага преимуществ, которые он имеет сейчас". Речь о своем производстве или поставках извне?

Да, мы производим. В Украине много компаний, которые очень быстро адаптируются к изменениям на фронте. К примеру, когда появилась потребность в дронах на оптоволокне, они оперативно переориентировались. Почему возникла эта потребность? Ибо большинство традиционных каналов связи, которые мы использовали, активно глушатся враждебными средствами РЭБ. В районах, где мы не можем получить полную картину радиообстановки или обеспечить стабильную связь, оптоволоконный дрон – это лучшее решение. Его нельзя заглушить – его можно только физически уничтожить. А это гарантия выполнения боевой задачи. Поэтому многие компании, ранее производившие FPV-дроны на радиоканалах, просто открыли отдельную линейку под оптоволокно — и уже активно производят такие дроны.

Но обратите внимание: во время войны мы постоянно совершенствуем FPV-дроны – заменяем камеры, обновляем каналы связи, адаптируемся к изменениям на поле боя. Однако каждое такое изменение требует повторного прохождения процедуры кодификации, чтобы получить новый код допуска к эксплуатации. Если бы мы унифицировали ключевые элементы – например, рамы или двигатели – это позволило бы значительно быстрее масштабировать производство оптоволоконных дронов и упростить процесс согласования.

Какова доля частных производителей вооружения в нашем ВПК?

Если мы говорим об эффективности частных изготовителей, то это 95%. Если говорить об объемах производства, то около 85% производится частными компаниями.

Насколько забюрократизировано, сложно взаимодействие с государством? Коммуникует ли государство с бизнесом?

Да, коммуникация с нами есть. С нами общаются, нас слышат, предоставляют возможности, в частности упрощенные процедуры кодификации. К примеру, уже упростили процесс для РЭБ и беспилотников. Но в то же время для тренировочных модулей процедура остается сложной и долговременной.

Эту ситуацию могла бы решить разработка единого закона для ОПК, который системно урегулировал бы участие частного сектора в оборонном комплексе. Ведь до сих пор действует законодательство, по которому производитель РЭБ может получить до 15 лет заключения только за то, что создает средства, влияющие на связь.

Ого. Как это?

Часто слышим: «Да потом разберемся». Но потом приходит прокуратура и спрашивает: почему во время войны вы продали оборудование по НДС военным? – Мы не военным продавали, а горсоветам. – А горсоветы же передают это военным… И все начинаются проблемы. Понимаете, о чем идет речь?

Несмотря на это, есть положительные примеры. Минцифра и Минстратег работают эффективно, а об инициативе Brave1 можно сказать однозначно – это нечто уникальное. Команда создала сильную платформу, реально помогающую оборонным стартапам и технологическим компаниям.

Большинство решений, предлагаемых сегодня частными производителями для фронта, появились благодаря прямому диалогу с военными. Мы работаем с сидящими в окопах — получаем обратную связь, оперативно вносим изменения, совершенствуем продукты. Но при этом до сих пор нет общей стратегии.

У нас много информации о ситуации вдоль всей линии фронта, но нет единого аналитического центра, который бы все это системно собрал и проанализировал. Если бы такой центр существовал, он мог бы оценить, как реально работает большинство производимых частными компаниями образцов вооружения — не отдельно, а в комплексе. Это позволило бы увидеть, что нужно усовершенствовать, скорректировать характеристики и только тогда формировать запрос на новое производство. Военные действительно и так все понимают, они постоянно обмениваются опытом между собой, но общей сводной картины — нет.

Производители дронов и РЭБов могут производить больше продукции, чем государство способно купить. Помог бы экспорт оружия. Однако это пока невозможно? Однако официального запрета, как я понимаю, нет? Речь идет о невозможности на практике?

Проблема не в том, что существуют формальные запреты на экспорт вооружения – их нет. Все регламентирующие органы работают, и ни один из них не запрещает экспорт. Проблема — в отсутствии политической воли. Некоторые ключевые лица просто не хотят брать на себя ответственность и дать зеленый свет таким решениям. Все упирается в психологию — в страхи, условности, в умах. Между тем, большинство украинских производителей оборонной продукции загружены лишь на 40%. То есть большая производственная дельта, которая позволяет им увеличить выпуск вооружений и, соответственно, предлагать их на экспорт. Это не мешает обеспечению нашей армии, наоборот, помогает удерживать производство живым и устойчивым.

Но существуют два распространенных страха. Первый: Как можно продавать, если нам самим не хватает оружия? Но дело в том, что нам не хватает самого оружия — нам не хватает средств, чтобы его закупить. Заводы могут производить больше, но нет финансирования. И вот экспорт как раз мог частично закрыть эту проблему, дав производителям оборотные средства и стимул развиваться.

Второй страх: «А что если наше оружие попадет к русским?». Но давайте будем честны – у россиян все уже есть. Они уже неоднократно получали трофейные образцы украинских дронов, РЭБов и другой техники. Они ее разбирают, анализируют и копируют. Этот процесс независимо от того, продаем мы что-то за границу или нет. При этом мы не говорим о продаже стратегических систем — самолетов, ракет или систем ПВО. Мы говорим о том, что умеем хорошо делать и уже доказали на поле боя: беспилотные системы, РЭБ, связь, полезная нагрузка, системы управления — то есть все, что разработано в Украине, производится самостоятельно и уже показало эффективность.

Здесь можно было бы выйти к европейским партнерам с четкой коммуникацией: давайте сформируем общую стратегию развития оборонной промышленности. Украина может дать современные технологические решения, а в ответ мы ожидаем, чего нам действительно не хватает — средства ПВО, тактическую авиацию, ракеты среднего радиуса действия. Ведь Европа сама испытывает огромные проблемы в ВПК. Она годами полагалась на США и сейчас не имеет даже истребителя пятого поколения, не говоря уже о шести. Их производственные мощности закрывают только тактические потребности, но не отвечают стратегическим вызовам.

Речь не о том, чтобы просто продавать отдельные дроны или РЭБ. Мы можем предложить целостные решения – комплексные системы защиты, основанные на нашем опыте реальной войны. Самое ценное, что мы имеем — это знание, как воевать в современной войне, используя доступные средства, с которыми мы ежедневно сталкиваемся на передовой.

И именно этим знанием мы должны делиться в рамках стратегического партнерства с Европой. Не просто просить деньги — а предлагать сильное, технологичное, проверенное войной решение.

По контрактам, заключаемым АОЗ, накапливаются задержки по поставкам вооружения - почему? Это касается украинских компаний?

Вспомните ситуацию, когда польские фермеры высыпали зерно на границе. Эти задержки были связаны только с логистикой. Именно из-за этих проблем встал вопрос об уменьшении штрафов, ведь некоторые стороны использовали эти задержки в качестве повода, чтобы удерживать до 45% от суммы контракта в виде штрафа. Почему так вышло? Из-за блокировки на границе производители не могли своевременно получить комплектующие или передать готовую продукцию. Это напрямую влияло на выполнение контрактов и снабжение критически важных средств.

Но есть и ненадежные поставщики и производители. Об этом нельзя умалчивать.

Украина не раз просила у США выделить лицензии на производство ПВО. Есть ли у нас возможность развернуть такое производство?

Давайте посмотрим на ситуацию реально: враг системно и прицельно избивает по нашим объектам. Это не случайность – в России действует широкая агентурная сеть на территории Украины, которая помогает выявлять местонахождение подразделений, типы вооружения, даже маршруты перемещения. Вся эта информация позволяет им грамотно планировать полеты дронов-камикадзе, в частности Shahed, и обходить зоны, где могут находиться средства ПВО. Именно поэтому мы должны строить глубокую, адаптивную систему защиты – и как можно быстрее.

Да, это большая задача, но она абсолютно реалистичная. И я убежден: фокус стоит сместить с США, географически защищенными океанами, на Европу — нашего более близкого и более заинтересованного союзника.

В Европе уже существуют хорошие образцы вооружения, в частности, системы ПВО, которые можно либо масштабировать, либо быстро модернизировать под наши потребности. Например, когда кто-то говорит, что SAMP/T не способен сбивать баллистические ракеты, я всегда напоминаю: Patriot также изначально не имел такой возможности. Но благодаря массовому использованию и модернизациям он научился это делать. То же касается новой версии — SAMP/T NG. Она точно сможет сбивать баллистику, если ее правильно применить, накопить боевой опыт и усовершенствовать в процессе.

Что для этого нужно? Чтобы ЕС не просто согласовывал поставки вооружения, но выделял средства на их адаптацию и модернизацию уже в условиях боевых действий. Да, это сложный разговор, и так — для кого это звучит болезненно: мол, Украина становится полигоном для испытаний. Но с другой стороны, это и есть путь развития. Мы можем не просто использовать оружие, а становиться партнерами в его совершенствовании, создании новых стандартов для всей Европы.

Это не проблема – это возможность. И ею нужно воспользоваться.

В заключение, господин Анатолий, мы помним проблему с США по поводу остановки

обмена разведывательной информацией. Может ли Украина самостоятельно компенсировать потерю разведывательных данных со стороны США?

Мы в значительной степени игнорируем доступные возможности получения разведданных. К примеру, некоторые европейские страны уже имеют спутниковые системы, способные предоставлять ценную разведывательную информацию. Но даже с учетом этого Украина должна развивать собственные способности в этой сфере.

У нас есть беспилотные авиационные комплексы, способные действовать на расстоянии до 1000 км вглубь территории врага. Они могут собирать информацию с помощью оптических систем или SAR (Synthetic Aperture Radar) радаров. Это не всегда в режиме реального времени, однако с точки зрения стратегического планирования это весомый ресурс. США, скорее всего, будут оставаться источником финансирования или услуг, то есть определенные возможности они будут предоставлять за оплату. Но наша главная задача — выстроить партнерство с Европой, вкладывать средства в собственный военно-промышленный комплекс и закупать у США только то, чего не хватает.

Ключ к успеху – это ставка на собственные разработки, модернизация существующего и эффективная международная кооперация.