Большое интервью с Евгением Карасем: о российском нашествии, дронах, "корейском факторе" и кризисе тыла

Российские войска пытаются продвинуться на западе Донетчины, оккупируют села и пытаются давить в сторону Курахово и Покровска. В ход идут малые пехотные группы, дроны и артиллерия. Но говорить о "прорыве" — рано, как и об угрозе для Днепропетровщины. Майор ВСУ Евгений Карась, командир 413-го отдельного батальона беспилотных систем "Рейд", в интервью Фокусу объясняет, что происходит на фронте, почему именно сейчас формируется точка перелома войны, какую роль играют украинские дроны в войне против России, и какие ошибки допустила Украина за последние три года.

Евгений, что сейчас происходит на западе Донецкой области? Держится там украинская оборона или ситуация ухудшается? И какая угроза для Днепропетровщины и Запорожья?

Ситуация сложная, но не катастрофическая. Мы видим, как россияне продвигаются небольшими группами на участке между Курахово и Покровском. Да, были тяжелые дни для нескольких наших бригад — враг вклинился, но говорить о полноценном прорыве не совсем корректно — нет массового захода техники или глубоких рейдов. Это были бои на фоне очень малой численности с обеих сторон. Да, россияне где-то вклинились, прошли немного вперед — потом их остановили. Началось в другой точке — снова остановили. Это постоянный процесс.

Иногда появляется такая ситуация, когда, например, российская группа попадает в окружение. Логистику им отрезали, снабжения нет, — и все, их начинают выжигать. Был один такой случай — до сих пор не знаю, выжили ли они там. Но из этого могла бы получиться громкая медийная история.

На севере тоже неспокойно. Русские угрожают Сумам. Что скажете об этом?

Все военные понимают — Сумы они не захватят. У них просто недостаточно сил. Но это не означает полное отсутствие угрозы. Сумы могут попасть под огневой контроль, обстрелы артиллерией, как это уже бывало. Но для этого надо, чтобы они продвинулись, а пока мы держим оборону.

Я не могу точно сказать, дойдут ли они до Днепропетровской области, или это просто маневр для отвлечения внимания. Возможно, все это — прикрытие для удара по Славянско-Краматорской агломерации.

Очевидно, что у Путина есть политическая задача: показать результат до конца лета. Они готовят "летнюю кампанию", которая должна стать поводом для дипломатического давления: "мол, смотрите, Россия сильная — давайте договариваться". Наша задача — доказать, что они не сильные. И если эта кампания провалится, осенью им будет гораздо труднее: меньше листьев, больше грязи, техники мало, передвижение затруднено.

Институт анализа войны говорит, что у них проблемы с восстановлением техники. Удар по российским аэродромам, который мы нанесли, — это катастрофа для их обороноспособности. Но ведь россияне не сдаются, они что-то латают, что-то придумывают.

Поэтому даже если, не дай Бог, они захватят какой-то крупный город — это еще ничего не значит. Это не конец войны. Мы же не сдались, когда потеряли часть Харьковщины. Мы не сдаемся сейчас.

Надо понимать: сейчас нет того наступления или прорыва, как это было в 2022 году. Тогда у нас не было ни резервов, ни стабилизации. У нас сейчас ситуация другая — в отдельных участках действительно есть потери, есть отступления. Но нет массового прорыва.

Россияне атакуют мелкими группами. Иногда продвигаются на 500 метров или 2 км, потому что где-то в нашем взводе осталось пять солдат, связи нет, помощь не успевает. Но потом мы стабилизируем — дронами, артиллерией, резервами.

Это такая война — медленная, изнурительная. Когда одна небольшая позиция держится благодаря 20 солдатам полтора месяца — это героизм. Как на Кураховском направлении. А если бы было не 20, а 40? Держали бы еще месяц.

А российская пропаганда очень грамотно использует этот тезис: мол, ВСУ посыпались. Но "посыпалась оборона" — это не когда ты теряешь 2 км. Это когда у тебя залетают в тыл, рвут штабы, склады, коммуникации. У нас этого нет.

То, что сейчас происходит — это стагнация. Она может длиться 2-4 года. Линия фронта почти не меняется — потери по несколько сел туда-сюда. Но реальная борьба — за ресурсы, технику, решения, поддержку союзников.

И что будет определяющим?

Поставки вооружения. Мобилизационные решения. Например, сейчас дали ракеты ПВО за арестованные российские средства — это очень серьезная штука. Если еще что-то подключится — это может изменить ход войны.

Россия ошибается, мы тоже порой ошибаемся. Но, повторюсь, сообщения о захвате отдельных сел — это, скорее, информационная составляющая. Они не меняют стратегической ситуации. Вспомните, как в 2022 году россияне были разгромлены на Харьковщине, было Запорожское контрнаступление — это была сложная, но успешная операция. Если бы союзники выполнили обещания по поставкам оружия вовремя, ситуация могла бы измениться быстрее и глобальнее.

Потери России большие — удары по аэродромам, потеря боевого потенциала, проблемы с внутренними межнациональными конфликтами. Но они все еще продолжают наступать, пытаются изменить ситуацию. Поэтому, даже если они захватят большой город, это не будет означать конец войны.

Корейские солдаты на украинском фронте: почему это проблема для ВСУ

Разведка Сеула сообщает, что КНДР готовится отправить в Россию около 25 тысяч военных. Реальна ли это реальная угроза? Увидим ли мы северокорейцев дальше Курской области, например, в районе Угледара?

Северокорейцы — это очень интересный и драматический фактор в этой войне. Они действительно стали большой проблемой для нас. Если бы не было этих коммунистических сил в Курской области, возможно, эта область и держалась бы лучше. Корейцы проявились как неуставшая, мотивированная, хотя и тупая и дикая сила, которая просто "мясом" закрыла наши позиции и положила много наших воинов.

Это показало, что без них Россия не смогла бы выполнить свою задачу. Морская пехота, десантники, спецназ — все это было, но без корейцев российская армада не могла бы так продвигаться. Они научились, понесли большие потери, но остаются проблемой, потому что не уставшие.

Сейчас корейцы — это третья сила, которая добавила наземные войска в войну в Украине. Они стали фактором, который в разы сильнее любых наших союзников на Западе, которые боятся идти в наступление. Это вызов для НАТО.

Если северокорейцы перейдут к наступательным операциям на территории Украины, а не России, это резко изменит дипломатический контекст. КНДР станет фактором, который усложнит мирные переговоры. Путин сможет шантажировать мир с Ким Чен Ыном.

Мы, к сожалению, видим, что наши западные союзники иногда боятся принимать радикальные решения, хотя в некоторых кругах НАТО понимают, что Украине надо больше поддержки.

Будет ли эта поддержка и как она повлияет на паритет с корейцами?

Без сомнения, поддержка возрастет — это будут деньги, оружие, технологии. Это может дать нам преимущество. Даже если мы теряем территории, враг будет терять промышленные объекты, авиабазы, инфраструктуру, что бьет по их стратегическому потенциалу.

В общем, воины, которые идут в наступление — это разменная монета для России. Главное — технологии, тактика и опыт. Стратегическая авиация, инженерные заводы, уникальные системы — это критически важно и их очень трудно заменить.

Кроме того, Россия, к счастью, уже не может позволить себе думать только об Украине или угрозе со стороны НАТО. У нее проблемы везде — все меняется очень быстро — напряжение в отношениях с Казахстаном, проблемы за контроль над Средней Азией, ситуация вокруг Азербайджана и вообще в регионе.

И даже если вдруг северокорейские войска реально пойдут по суше — у нас остаются возможности. Не сказать, что мы остановим это легко, но это будет наша земля, и они будут наступать сюда.

Но и в таком случае не будет катастрофы, не будет такого, что "все — немедленно останавливаем войну". Это преувеличение. Потому что Украина — слишком большая страна, даже несмотря на все потери. И Россия, несмотря на свою агрессивность, уже серьезно выдохлась. Проблема в том, что ей просто критически нужно как-то поставить точку в этой войне. Хоть где-то, хоть как-то, чтобы сказать: "мы победили".

Но для этого (для завершения войны. — ред.) им нужно, чтобы мы согласились поставить точку. Чтобы мы признали: да, они выдыхаются, но все же смогли дожать. Потому что такую большую страну, как Украина, невозможно просто взять и выбить или задавить. И даже эти их продвижения на 500 метров в день могут продолжаться очень долго.

Да и те 500 метров ежедневно даются им дорогой ценой — огромные потери личного состава. А потом это оборачивается для них внутренними взрывами: Ваню из роты или хоронят где-то под грунтом бульдозером, или заваливают "буханкой", или вывозят как груз 200 и дальше начинается — солдаты бунтуют, мародерствуют, командиров бьют, бывают даже расстрелы.

Для многих из них эта война — это не о "победе", а о выживании, возможности что-то украсть или сорвать на ком-то злость. Их загоняют на фронт, как лягушек — без достоинства и смысла.

Когда же эта точка может наступить?

Мир всегда приходит неожиданно, как снег на голову. Это будет быстро и внезапно. Сейчас мы видим, что политические и военные операции, такие как "Паутина", медленно, но меняют ход войны. Даже небольшие сдвиги в масштабах этой войны — это большие изменения.

Война не продлится десятилетиями, потому что Украина — слишком большая страна с ресурсами, сохраненными центрами принятия решений, промышленностью и ВСУ, которые работают эффективно.

Россия сильно ослабла: проблемы с артиллерией, ракетами, авиацией, потому что ПВО Украины сохраняется, мы преобладаем по беспилотникам.

Мобилизация, ТЦК и мотивация

Какую роль играют сегодня ТЦК, можно ли повысить их эффективность? Стоит ли пересмотреть вопрос рекрутинга, чтобы уменьшить проблемы с мобилизацией и получить лучший результат для фронта?

Это сложный, комплексный процесс. Можно многое делать, но надо анализировать. Эта задача, пожалуй, не относится к Вооруженным Силам, а больше к системе мобилизации, которая сегодня сосредоточена на сухопутных войсках и в ТЦК. В то же время система балансирует через прямой набор в части.

Я отвечаю за свою часть, и сейчас мы забиты — набор временно не ведется. Но скоро будет большое расширение, и тогда ты понимаешь, что люди попадают туда, куда их готовят, в подразделения со сложившейся системой ценностей и боевой работы. Это вдохновляет людей. Когда откроется расширенный набор, сотни людей смогут прийти и пойти туда, где они действительно нужны.

Сухопутная пехота — это самая тяжелая работа, поэтому там будет принудительная, добровольная или смешанная мобилизация. Мы видим много людей, которые боятся, но часто это страхи, накрученные пропагандой.

Очень часто эти люди даже не попадают в пехоту, а идут в другие части — артиллерию, логистику, тыл. И таких должностей много. Большинство мобилизованных не знают, что их везут именно туда, где они нужны, они просто получают повестку и идут.

По вашему мнению, почему возникает такая негативная репутация у ТЦК и мобилизации в целом?

Это, прежде всего, следствие страха и пропаганды. Люди боятся мобилизации, потому что их напугали различными видео и историями — эта истерика только усиливается "мейнстримом" и распространением фейков.

Однако большинство мобилизованных — это нормальные люди, которые идут защищать страну. Это обычные украинцы, которые имеют страх, но знают, для чего это делают.

Можно ли людям, которые боятся мобилизации, как-то помочь?

Да, конечно. Если человеку страшно, он может договориться, чтобы его взяли на должность, которая ему подходит. Не все подразделения — это окопы и штурмовые операции. Есть штабные должности, аналитика, логистика, техническая поддержка — работы много, и она нужна.

Например, есть офицеры связи, которые не нужны непосредственно на передке, а работают в тылу, на командных пунктах. Есть люди, которые занимаются финансами, топливом, делопроизводством.

Многие из мобилизованных остаются в тех подразделениях, которые им нравятся — например, штурмовые, десантные, а некоторые даже переходят к дронам, хотя и хотели оставаться в штурме.

Это нормально — в армии можно найти себе место в соответствии со своими способностями и желаниями.

Какие самые частые ошибки или непонимание у мобилизованных?

Люди часто думают, что все будут в окопах и в опасности, но это не так. Многие не понимают, что в армии есть тысячи должностей, где можно работать без непосредственного участия в боях.

Иногда мобилизованные офицеры или специалисты не знают куда попали, и думают, что не нужны, но потом приспосабливаются и находят свою роль.

Не стоит накручивать себя. Лучше всего — договориться с частью о должности, которая подходит. Это реально.

Армия — огромная машина, где много разных функций и задач. Можно работать и в штабах, и в тылу, и в технической поддержке.

Главное — не бояться и не слушать пропаганду. Если ты пришел с желанием быть полезным, найдешь свое место.

2025 год — год БПЛА на оптоволокне?

Командир полка "K2" Кирилл Верес назвал этот год "годом БПЛА на оптоволокне". Согласны ли вы с такой оценкой? Что на самом деле происходит с дронами на поле боя?

Дронов на поле боя очень много, государство обеспечивает их в большом количестве. Я не могу назвать точных процентов, но проблема не в недостатке, а в определенном беспорядке — в распределении, координации, частотах. Это не просто "дрон", это сложная техника с антеннами, передатчиками, батареями, и очень важно, чтобы все работало слаженно.

Например, в моем подразделении ребята сейчас действуют очень близко к линии соприкосновения, и там, благодаря работе наших РЭБ-операторов, мы каждый день видим, как российские дроны сбивают — и мы тоже теряем наших. Это новый вызов войны — воздушная разведка обеих сторон.

Россия постоянно совершенствует свои средства ПВО и радиоэлектронной борьбы, поэтому работать с дронами становится все сложнее. У нас были успешные поражения вражеских подразделений на уровне батальона — это заслуга агентурной информации, точного выявления позиций противника и ударов по их средствам связи.

Оптоволоконные каналы передачи сигнала — это интересное направление. Они применяются, но это не панацея. Волокно обычно работает на короткие дистанции, экипажи таких дронов более уязвимы. В статистике — примерно каждый третий дрон на оптоволокне просто обрывает кабель.

Можно ли говорить о том, что эта технология изменит правила игры?

Пока я скептически настроен. Такие системы должны работать на дистанциях около 20-25 км, чтобы экипажи не были так близко к фронту, потому что это опасно. Для меня главное — сохранить жизнь пилотов дронов, ведь их эффективность высока, и мы не можем позволить себе потерять их из-за нехватки дистанции.

Недавно я знакомился с коллегами из НАТО, будем перенимать их опыт применения таких систем. Это позволит увеличить дистанцию работы и, соответственно, безопасность экипажей.

Вы упоминали, что развитие беспилотников связано не только с техникой, но и с поддержкой общества. Расскажите об этом.

Да, это так. Частная инициатива и человеческая поддержка — это то, что дает гибкость. Каждая гривна, каждая копейка, которую люди передают на волонтерство, помогает быстро закрывать срочные потребности.

Наша логистика стала более отлаженной, но волонтерская поддержка ускоряет процесс. И поэтому мы имеем возможность быстро адаптироваться и развивать наши системы.

Есть ли проблемы с легализацией и использованием новых боевых дронов?

Так, в 2023 году во время Запорожского контрнаступления мы использовали дроны со взрывчаткой, которые не были сертифицированы государством. Это вызвало юридические вопросы, даже грозило уголовными делами. Но война — это не мирная ситуация, и армия вынуждена приспосабливаться быстро, хоть и не всегда успевает официально оформить все.

Какие перспективы развития беспилотников у вас сейчас на горизонте?

Мы сосредотачиваем усилия на разных типах систем — одноразовых, камикадзе, ракетных. Главная задача — обеспечить безопасность экипажей, максимальную эффективность и способность поражать цели на расстоянии.

По оптоволокну — пока жду реальных результатов с глубиной работы 20 км. Если такие будут — переймем опыт и будем масштабировать.

Война дронов: перспективы

Приближаемся ли мы к этапу войны, где дроны будут бороться против дронов? Далеко ли мы от этого сейчас?

На самом деле этот этап уже начался, особенно в воздухе. Массово работают наши и российские ПВО — это перехватчики, зенитные системы, которые ищут и сбивают вражеские беспилотники. Например, наши зенитчики "гоняются" за российскими "Шахедами", россияне ловят наши "крылья". Это уже не будущее, а реальность.

Конечно, пока в воздухе все более-менее налажено, и все понимают, как бороться с дронами. Вопрос — в том, как эффективно это делать, как усилить огневую мощь и защиту.

Дроны-разведчики с дальнобойным радиусом действия становятся большой проблемой. Они дорогие — от десятков тысяч до нескольких миллионов долларов за продвинутые системы, которые контролируют ситуацию на 50-100 км.

Для сравнения, российские перехватчики воздушного пространства стоят значительно дешевле — несколько сотен или тысяч долларов.

Поэтому сейчас уже идет активная борьба: кто лучше находит и уничтожает дроны противника.

Как это меняет представление о ведении боевых действий?

Это радикально меняет картину. Если раньше мы знали, что делает противник, потому что контролировали информацию, то сейчас ситуация быстро меняется. Нужно уже думать, как организовать поиск целей и поражение на больших расстояниях, как держать этот "контур" — чтобы мы всегда были на шаг впереди.

То есть, дроны против дронов — это уже не будущее, а реальность. Этот процесс уже пошел, и нам надо адаптироваться, развивать свои системы и тактики, потому что это — новый вызов войны.

В чем ошиблась Украина за последние три года

Евгений, если оглянуться назад — что Украина сделала неправильно с 2022 по 2025 год? Что, по вашему мнению, можно было бы изменить, чтобы ситуация выглядела иначе?

Если глобально — нам не хватало радикальных решений. Надо было создать настоящие "антикоррупционные сооружения смерти". Условно говоря — хороший спецназ из тяжело раненых воинов, онкобольных, людей, которым уже нечего терять, чтобы они занимались ликвидацией коррупции на местах. Это звучит жестко, но коррупция разъедает страну изнутри.

Мы до сих пор видим, как жирные рожи воров убегают в Вену или в Ниццу, и никто ничего не может сделать. Разве не очевидно, что надо было дать жесткий сигнал? Чтобы каждый, кто что-то украл, понимал: дальше будет или штурмовая бригада, или Байковое кладбище. Это не просто гнев — это способ дисциплинировать систему.

Вы считаете, что самая большая проблема — именно в тылу?

Да. Потому что армия — это армия. В ней все понятно: иерархия, вертикаль, медлительность. Армия не меняется быстро, и в условиях войны она не может работать, как стартап. Но тыл — другое дело. И вот там — самый большой бардак.

Мы воюем не с Россией, а с двумя Украинами. Одна — истекает кровью, другая — мучается, ворует и смотрит Netflix. Это шизофрения. И эта раздвоенность — наш главный враг. Потому что она порождает короткое замыкание во всей системе. Управление, ресурсы, доверие — все летит кувырком.

А что с мотивацией?

Было бы гораздо больше мотивации, если бы люди видели справедливость. Если бы укравший миллионер пошел в штурмовики и реально отработал кровью — это бы меняло отношение. Мы же имеем примеры, когда богатые люди реально включались — кто-то пошел в бригады, кто-то тратил свои деньги на производство дронов. Но их имена теряются среди других, которые просто сбежали или воруют.

То есть, по вашему мнению, ключевая ошибка — отсутствие жесткой моральной чистки?

Именно так. Нам нужно было создать монолитное государство. Когда мы едины — даже с ограниченными ресурсами мы можем достичь чрезвычайного. А если половина страны воюет, а половина снимает видео о макаронах — ничего не будет. Надо было уничтожить раздвоенность. Повесить чучело коррупционера на Крещатике — и весь мир бы понял: мы серьезные. Даже Трамп бы оценил.

Ну да, это радикально. Но и война у нас — радикальная. Сейчас еще можно спасти ситуацию — например, легализовать короткоствольное оружие. Это изменит культуру, самоуважение, уровень безопасности. Но главное — единство и дисциплина. И жесткая ответственность. Тогда все будет.

Демократия во время войны и чего боится Запад

Демократия во время войны — это слабость или преимущество?

Демократия в любом случае ограничивается войной. Авторитаризм, конечно, эффективнее в боевых условиях — позволяет концентрировать ресурсы, ускорять решения. Но даже если мы говорим об "эскадронах смерти", это, условно, шутка. Потому что если это действует в рамках закона, где нет незаконных указаний — это уже другое. Например, вы задерживаете коррупционера, который украл 17 млн долларов из Минобороны, из-за чего погибли наши бойцы. Он уже нанял дорогого адвоката, вылетел в Израиль. Если его просто отпустят — это ужас.

Задержите его. Потом все звонят президенту, жалуются: "Живот размазали по Мерседесу!" Но это превышение полномочий, не убийство. Дали 7 лет — он выйдет через 2-3. Но сигнал будет: жлобье не будет нажираться. Потому что сейчас десятки персонажей выходят на свободу — адвокаты, деньги, время. Закон — это наказание. Если нет ада, значит, нужны другие инструменты. У нас не хватает порядка, системности. Демократия — не помешает. Можно же по закону и "эскадроны смерти". Только чтобы была справедливость.

Чего Запад боится больше: украинского национализма или российского империализма?

Запад уже не знает, чего именно боится. Они теряют представление о собственной идентичности. Один полковник НАТО мне сказал: "Я готовлю свою страну к войне. Потому что когда начнется, нас таких, как я, будут умолять остаться". Но он видит, как его общество не понимает, что надвигается. Западные страны не могут быть в ногу с войной, если не присутствуют физически. Они сильно отстают.

Я им объяснял: если будет "заморозка" в Украине, наши технологии будут защищать ваши задницы. Россия, Иран, КНДР передадут свои наработки кому угодно — экстремистам, сектам, террористам. Дроны будут гореть в Брюсселе, Париже. Они не имеют ответа. Мы уже разрабатываем курсы: как дробовиком сбивать FPV-дроны. А им это тоже надо — на базы, на ТЭС, на мирные города. Потому что война уже тотальная. Им надо будет наше знание. И Запад сейчас — не хозяин положения.

Значит, будущее будет темным?

Мир готовится к очень бурной эпохе. И мы — наиболее готовы. Россия — тоже. Другие просто смотрят на нас. Они хотят наш опыт. Но только Россия выйдет из Украины — все, она полезет в мир. И не только сама — через прокси-группы. Все эти "вагнеры", "хезболлы", "кадыровцы" с дронами — это уже мировая история.

Но в 2022-м я уже говорил: не думайте, что здесь — задница, а там — хоббиты и ромашки. Нет. Там будет еще хуже. Новый порядок, новые правила сосуществования, новые войны.

Как Запад выглядит в этом сравнении?

На фоне нас — беспомощно. Даже страны, которые казались боеспособными — не выдерживают. Поляки, балты — массово переезжают в Испанию. Чтобы дальше от России. Мы — боеспособная нация. Они — нет. И я не удивлюсь, если на основе Украины будут создавать общую армию Европы. И она будет работать не только здесь — но и в Африке, Южной Америке. Это влияние, это сила. Но для этого им нужны украинцы. Потому что у них не будет своих.

Как возвращать украинцев из-за границы? И кого не стоит?

Шучу, что пока мы воюем за общие интересы, ТЦК-дроны будут летать по Европе. Но если серьезно: умные и красивые — не убегали. Их немного. Остальные — просто сбежали. И они вернутся. Потому что не интегрируются. Там не сахар. Европа не будет их удерживать, если они не адаптируются. Поэтому вернутся. Вопрос только — когда.

Кто вас из гражданских вдохновляет?

Каждый, кто не сбежал. Кто не форсировал Тису, не заказал "кейс". Я слышал истории уклонистов, которые шли через горы, обморожения, грязь. У нас, извините, на ЛБЗшке проще, чем при той форсации. Но большинство не убегало. Это их земля. Они боятся, но остаются. Идут на работу, воспитывают детей, служат. И вот они — святые. Водитель, лесник, сантехник, учитель. Это то, что держит государство. Я горжусь своим народом, даже несмотря на все наши проблемы. Потому что на фоне вызовов мы держимся очень достойно.