Мертвый закон №12320. Почему защита адвоката не должна означать наступление на свободу слова

На прошлой неделе парламент успел не только обновить кадровый состав правительства, но и проголосовать за законопроект №12320, которым, среди прочего, вводится административная ответственность за нарушение запрета отождествлять адвоката и клиента. Общественные организации выступили с критикой этого законопроекта и в своих заявлениях призвали Владимира Зеленского ветировать его из-за рисков, которые он создает для свободы слова. Отдельно отмечены юридические недостатки конструкции этого законопроекта, нормы которого содержат оценочные критерии, что может привести к злоупотреблениям.

Вместе с тем в Национальной ассоциации адвокатов Украины публично заявили, что приветствуют такое решение парламента, поскольку оно дает ответ на системную проблему публичного отождествления адвокатов с клиентами, что является разновидностью вмешательства в адвокатскую деятельность. Такая полярность взглядов на не суперпринципиальный в условиях войны вопрос является весомой причиной для того, чтобы разобраться, чего здесь больше — «зрады» или победы. Поэтому предлагаю взгляд адвоката на принятый законопроект — с оценкой его перспектив стать спасательным инструментом для одних и средством наказания для других.

Спойлер: с обеими функциями этот новый закон будет справляться одинаково неэффективно.

Закон, который ничего не изменит

Как активно практикующий адвокат, я против того, чтобы меня отождествляли с моими клиентами. Когда я защищаю людей, которых обвиняют в коррупционных преступлениях, последнее, чего мне бы хотелось, — это услышать в спину (или в лицо), что я такой же, как они, или являюсь одним из них. Одновременно считаю одной из своих обязанностей делать все, что в моих силах, чтобы не отождествляться самому. Не говорить за клиента, не делать его жизненную позицию своей, не употреблять общие местоимения «мы», «нас», когда речь идет об обвинении.

Конечно, того, кто захочет швырнуть в меня грязью, все это не остановит. И тем более не остановит новый закон, если его подпишет президент. Но не потому, что превентивно будет пугать немалым штрафом (от 1700 до 3400 грн для граждан), а потому, что предложенный законопроектом №12320 юридический механизм мертв.

У адвокатов уже есть один такой, что предусматривает административную ответственность за игнорирование адвокатского запроса (статья 212-3 Кодекса об административных правонарушениях). Вроде бы должен был помочь решить проблему, а вместо этого стал еще одним примером законодательного бессилия. Общая черта этих двух инструментов административного принуждения, делающая их неэффективными, — процедура привлечения к ответственности.

Недейственный механизм: пример с адвокатскими запросами

Адвокатский запрос — это инструмент сбора информации для оказания правовой помощи. Закон обязует адресата дать ответ в течение пяти рабочих дней. За отказ или игнорирование предусмотрена ответственность. В теории все четко. На практике же почти ничего не работает.

Чтобы заставить чиновника ответить, адвокат должен обратиться в региональный совет адвокатов с заявлением о составлении протокола об административном правонарушении. К заявлению нужно приложить копию запроса, подтверждение о его отправке и получении. И главное — нужно предоставить личные данные нарушителя: ФИО, дату рождения, адрес, данные паспорта.

Где адвокату взять эту информацию? У него нет полномочий полицейского. Без этих данных невозможно составить протокол, следовательно, и вызвать нарушителя в суд. А протокол еще следует вручить лично, под подпись, с разъяснением прав. Представьте, что вы являетесь сотрудником совета адвокатов. Насколько сильной будет ваша мотивация искать этого нарушителя?

Легче всего ответить письменно адвокату: «Сведений недостаточно». А если протокол все же составлен, дело еще нужно передать в суд. И успеть его рассмотреть за три месяца с момента правонарушения. Иначе его автоматически закроют.

На практике судьи перегружены, особенно в городах. Приоритет имеют уголовные дела. «Админка» по адвокатскому запросу в самом низу. Поэтому в реестре решений настоящие санкции редкость. Вместо этого множество производств, закрытых из-за сроков или отсутствия состава правонарушения.

Это замкнутый круг. И я искренне уважаю коллег, которым удается довести дело до конца. Но большинство, понимая все преграды, ищут другие пути для получения информации.

Отождествление как правонарушение: слишком оценочное, слишком шаткое

Но вернемся к законопроекту №12320. Кроме того, что для него актуально все изложенное выше, добавляется еще и то, что сложно доказать само правонарушение. С адвокатским запросом все просто: есть запрос, есть отметка о получении (или почтовый документ о вручении) и есть отсчет пяти рабочих дней. Если правонарушитель не представит доказательств того, что ответ в этот срок он подготовил и отправил, бинго! — факт правонарушения доказан. А как насчет отождествления?

Здесь все намного сложнее, потому что нужно доказывать еще и цель, которую законодатель описывает в примечании. Процитирую ее: «Отождествление адвоката с клиентом — это любая идентификация (ассоциация, увязывание) адвоката с клиентом, которая влияет на независимый статус адвоката и (или) совершает негативное давление во время осуществления адвокатской деятельности и (или) нарушает гарантии адвокатской деятельности и (или) препятствует реализации прав адвоката, предусмотренных Законом Украины «Об адвокатурах и адвокатской деятельности». Как видно, что угодно из перечисленного из-за логической конструкции «и/или» нужно чем-то досказывать, и кроме того, что набор доказательств здесь не будет очевидным, еще и ситуация становится крайне оценочной. Попробуем разобрать на примерах, где роль объекта критики будет принадлежать мне (потому что так проще, лишь бы никого из коллег не обидеть).

Предположим, известная журналистка Мария Правденко решила сделать судебный репортаж из Высшего антикоррупционного суда и написала что-то вроде такого: «Бывшего директора государственного предприятия «Укружасдобыча» Виктора Коррупционеренко подозревают в завладении имуществом на сумму больше 20 миллионов гривен. Его защитник — адвокат Дмитрий Остапенко заявил в суде, что в скором времени представит неоспоримые доказательства невиновности своего подзащитного». Этот простейший вариант демонстрирует, как можно упомянуть имя адвоката вместе с именем клиента, не прибегая к отождествлению. Но эта история под действие будущего закона абсолютно точно подпадать не будет.

Но усложним сюжет и предположим, что пани Правденко написала другой текст: «В судебном заседании выяснилось, что интересы подозреваемого в завладении государственными средствами на сумму больше 20 миллионов гривен Виктора Коррупционеренко будет представлять адвокат Дмитрий Остапенко, известный тем, что в прошлом защищал обвиненных в государственной измене Семена Дээнэровца и Марину Русскомирскую. Остается лишь догадываться, какие пути или знакомства привели нынешнего фигуранта коррупционного дела к такому адвокату». Здесь уже ощутим негативный подтекст, создающий у читателя впечатление, что адвокат подозреваемого — скользкий человек, который в прошлом защищал одиозных фигур, а потому и он, и его клиент заранее не стоят доверия. Но достаточно ли этого, чтобы привлечь журналистку к ответственности за отождествление?

Возвращаясь к процитированному выше примечанию, считаю, что, скорее, нет, чем да. Как бы неприятно было мне читать о себе что-то, написанное в таком стиле, я вряд ли смог бы доказать в суде, что это влияет на мой независимый статус. Потому что если бы такие публикации могли делать зависимыми, проблема была бы во мне, а не в авторе. Также вряд ли можно было бы доказать нарушение гарантий адвокатской деятельности, перечень которых приведен в профильном законе об адвокатуре. Разве что нарушение гарантии, которой запрещено отождествлять адвоката с клиентом, но это движение по кругу, не так ли? Для того же, чтобы доказать, что эта публикация оказывает негативное давление на адвокатскую деятельность, нужно как минимум провести экспертизу. Потому что все другое будет просто словами, словами и еще раз словами. К счастью для многих, одних лишь слов суду обычно недостаточно.

Но есть ли у меня достаточно информации о взятой для этого примера журналистке, чтобы составить протокол? Однозначно нет. А если это будет не журналист с реальным именем, а популярный Telegram-канал, который работает как анонимный? Или Facebook-блогер, который пишет под псевдонимом? Кого именно привлекать к ответственности?

Подтвердить авторство электронных публикаций, доминирующих сейчас в информационном пространстве, — это уже много лет чуть ли не самое сложное в судебной практике по спорам о защите чести, достоинства и деловой репутации. И если я уже упомянул об этой категории дел, то большим количеством побед судебная практика здесь тоже не радует. Потому что там, где речь идет о высоких материях, наши судьи предпочитают не усложнять себе жизнь.

Вот и в той части законопроекта №12320, где речь идет о введении административной ответственности за отождествление адвоката с клиентом, как по мне, слишком много высоких материй. Складывается впечатление, будто законодатели специально написали текст этой статьи так, чтобы шансы принять судебное решение о применении штрафа были минимальными. Вместо того та часть законопроекта, которая расширяет перечень видов незаконного вмешательства в деятельность адвоката, за что предусмотрена уже уголовная ответственность (статья 397 УК Украины), выглядит вполне нормальной и своевременной.

В частности, когда речь идет о незаконном препятствовании прибытию адвоката в какие-либо помещения, где находится его клиент, то становится понятно, что вопиющие случаи противодействия моим коллегам со стороны представителей отдельных ТЦК и СП не остались незамеченными. Но печальная правда заключается в том, что статья 397 о вмешательстве в деятельность защитника в Уголовном кодексе существовала и до законопроекта №12320, и в течение 2024 года, согласно официальной судебной статистике, ни одно дело по этой статье ни в один суд направлено не было. Выводы здесь пусть каждый сделает самостоятельно.

Возможен ли баланс?

Украинское общество, которое за три десятка лет после восстановления независимости успело пережить две революции из-за склонности предыдущих государственных лидеров к авторитаризму, а до того имело семидесятилетний негативный опыт выживания при тоталитаризме, вполне оправдано реагирует резкой критикой на любые законодательные новеллы, которые могут хоть немного зацепить границы права на свободу слова. И, по-настоящему, сегодня далеко не каждое общество на нашей планете может похвастаться таким уж уровнем абсолюта в реализации этого права. Вспомним хотя бы, что в Украине нет такого состава преступления (и даже административного правонарушения), как клевета, хотя в Германии, Франции, Италии, Испании, Португалии до сих пор есть в законодательстве такие нормы. Не говоря уже о Польше, Венгрии, Словакии и Румынии, где за клевету можно реально оказаться за решеткой.

Норма об ответственности за отождествление адвоката с клиентом — реакция на проявления, характерные для нашего настоящего, когда рядом с классической журналистикой, которая старается придерживаться стандартов, есть множество других производителей информационного контента, которые эти стандарты игнорируют. Навешивание ярлыков и шельмование — их любимые инструменты, которые позволяют приобретать немалую популярность, но наносят ощутимый ущерб тем, против кого их применили.

Вместе с тем невозможно обойти вниманием и проблемы, накопившиеся внутри адвокатуры. Слишком много людей с очень разными личными историями создают довольно пестрый образ того, кем сегодня является украинский адвокат. С предоставлением адвокатурам самоуправляющегося статуса расчет государства состоял в том, что когорта профессионалов лучше любого постороннего разработает правила сосуществования для себя и будет придерживаться их. Вместо этого у нас ситуация, когда даже в таком базовом вопросе, как соблюдение сроков полномочий и переизбрания, возникает проблема. Скоро исполнится три года с тех пор, как должен был состояться необходимый для решения этих вопросов съезд, но ничего не происходит. В таких условиях вполне закономерно, что идея предоставить адвокатурам дополнительный инструмент принуждения вызывает категорическое непринятие со стороны тех, против кого его можно применить.

Удастся ли достичь успеха в борьбе с отождествлением методом законодательных запретов и установления юридической ответственности? Сомневаюсь. И могу сказать, что в моей работе больше бы помогло, если бы законотворцы расширили возможности доступа к государственным реестрам с информацией, касающейся клиентов, а не наделяли эфемерным правом привлекать к ответственности тех, кто плохо обо мне высказывается или пишет. Потому что после введения ответственности за игнорирование адвокатских запросов меньше игнорировать их не стали. Думаю, то же самое ожидает и историю с отождествлением. Потому что дом, построенный из песка, обречен.