Доктор Трамп не вылечит Америку. Почему все больше американцев верят ему, а не врачам

В 2024 году, за два дня до Рождества, перед зданием нью-йоркского суда толпились фотожурналисты.

— Кого ждете? — спросила я, проходя мимо.

— Луиджи, — бросил один из репортеров, не сводя глаз с дверей.

Фамилия была лишней — вся страна знала по имени Луиджи Манджоне, застрелившего одного из генеральных директоров медицинской страховой компании UnitedHealthcare.

На месте преступления полиция нашла гильзы с выгравированными словами «Отказать и отсрочить» — бюрократическими терминами страховых компаний, часто отказывающих в оплате лечения. Эти слова стали символом народного гнева в адрес системы медицинского страхования, а сам Манджоне на некоторое время стал чуть ли не национальным героем, современным Робин Гудом.

Американцы недовольны не только медицинским страхованием, но и медициной в целом. Когда президент страны противоречит докторам и ученым, половина страны ликует. Призывая беременных отказаться от парацетамола и утверждая, что тот вызывает аутизм, Трамп отлично понимает: его электорату особенно приятно смотреть, как пинают несогласных экспертов и ученых.

Народная ненависть к медицине казалась мне странной: в больницы я не попадала, с врачами почти не сталкивалась. Но четыре месяца назад для меня все изменилось в один миг. После прививки от опоясывающего лишая у меня случилась редкая реакция — синдром Гийена-Барре. Через неделю после прививки мои ноги парализовало. «Скорая помощь», согласно городским правилам, отвезла меня в ближайшее медучреждение — Kings County (больница «Королевского района») в Бруклине. Несмотря на название, королевского там было мало — это больница, которая существует на деньги города и обслуживает близлежащий бедный район.

Больница оказалась переполненной, грязной, с неторопливыми и безразличными врачами. Хотя диагноз был очевиден и не вызывал споров у врачей, с лечением никто не спешил. Когда после 12 часов ожидания врачи начали инъекции иммуноглобулинов (белков, вырабатываемых иммунной системой), у меня уже отнялись и руки. Инъекции не помогли, но больше мною заниматься не стали. Накачав морфием (у меня начались страшные боли в ногах), меня отправили на этаж для безнадежных, где я без движения пролежала месяц. Няньку или медсестру можно было вызвать нажатием кнопки (к счастью, кисти рук и пальцы у меня немного работали), но помощи можно было ждать часами. Хаос преобладал: как-то одна медсестра дала мне обезболивающее на два часа позже, чем требовало расписание, а следующая — на час раньше, в результате произошла передозировка морфием, и я 27 часов беспробудно спала — между жизнью и смертью.

Врачи целой командой появлялись по утрам. Не глядя на меня, они задавали одни и те же вопросы и повторяли бессмысленные фразы: «Боль иногда вызывает неприятные ощущения», — сообщил мне один из молодых «эскулапов». При этом врачи отказывались признать очевидное — в результате больничной антисанитарии у меня начался опасный геморрагический цистит с сильным кровотечением. Позже я поняла: врачи обязаны регистрировать инфекции, полученные в больнице, но это бьет по их репутации — и потому проблемы часто замалчивают. Если игнорировать инфекцию не получается, то, чтобы не засветиться, врачи готовы, не делая анализа, дать первый попавшийся антибиотик. Случайно назначенный препарат мне не помог — и это повлекло дополнительные серьезные проблемы.

Моим соседям по этажу было не легче. Иногда в открытую дверь моей палаты было видно, как по коридору несется с завидной скоростью худая чернокожая женщина, за ней бегут санитары и больничная охрана. Всякий раз, как ее возвращали обратно, она часами надрывно кричала. Большинство пациентов не только на моем этаже, но и во всей больнице были бедные люди — мигранты без медицинской страховки, бездомные, наркоманы или малоимущие граждане США, застрахованные госпрограммой для бедных. Такие пациенты практически не платят, и именно это определяет и бедность больницы, и наплевательское отношение врачей.

Через месяц, преодолев множество административных преград, моим родным удалось перевести меня в другую больницу. Меня, все еще полностью парализованную, везли в больничной перевозке. Вечерело, и Нью-Йорк сиял всеми огнями, напоминая о прежней жизни. Мы переехали через Бруклинский мост и почти сразу оказались в новой больнице под названием «Лангон». Тут был другой, прекрасный мир. В мою комнату (она была с чудесным видом на реку) то и дело влетали молодые и веселые медсестры, предлагая помощь и заботу. Лечить меня начали на следующее утро. После трех дней плазмафереза (процесса очищения крови) ко мне полностью вернулись руки. А через неделю я уже была готова для перевода в физиотерапевтический центр при больнице. Но тут возникли новые трудности, знакомые большинству американцев. Моя страховая отказалась платить за физиотерапию. Как быть человеку, у которого все еще парализованы ноги, их не интересовало. Я подала апелляцию с просьбой пересмотреть решение и чудом выиграла дело.

То, что без страховки оплатить реабилитационную клинику было бы невозможно, стало очевидно, когда больница «Лангон» прислала счет на 200 тысяч долларов за одну неделю госпитализации. Плазмаферез должен стоить около четырех тысяч долларов, несколько других анализов, которые мне сделали, — не больше двух тысяч. Каким образом счет оказался почти на четверть миллиона?! Ответ кроется в коррупционной системе американского здравоохранения. Больницы могут назначать любую сумму, не имеющую отношения к реальной стоимости лечения. При этом пациенты не могут узнать цену заранее. Зато страховые компании по предварительной договоренности (условия держатся в секрете) платят лишь незначительный процент от названной суммы. Но если у человека нет хорошей страховки — если он турист, или он бедный и не купил страховку, или купил дешевый полис, который ничего толком не покрывает, то он будете обязан выплатить всю безумную сумму. В случае невыплаты больницы подадут в суд и будут вычитать этот долг из зарплаты несчастного. Неудивительно, что счета за лечение — одна из главных причин банкротства в США. По данным исследований, ежегодно сотни тысяч человек вынуждены объявлять себя банкротами из-за медицинских расходов.

Подавляющее большинство больниц в США — «некоммерческие». Но это не значит, что они не интересуются прибылью. Нередко «некоммерческие» больницы могут накапливать солидные финансовые активы и инвестировать их, получая доход, как это делают корпорации. Прибыль больницы тратят на обновление технологий, на строительство новых объектов (поэтому, войдя в некоторые американские медучреждения, не стоит удивляться, почему просторное фойе облицовано мрамором и журчит фонтан). Кроме того, многие некоммерческие больницы выплачивают очень высокие зарплаты своим администраторам — часто в миллионах долларов. Например, зарплата генерального директора в «Лангоне» в 2023 году составила 22,8 млн долларов.

Но финансовые грехи — это не единственное, чем американская медицина скомпрометировала себя в глазах граждан. Если в больнице с большим количеством бедных пациентов может не хватать финансовых ресурсов для их лечения, то в более благополучных учреждениях врачи нередко назначают ненужные анализы и даже операции. Например, частота кесарева сечения в США составляет на сегодня около 32%. На протяжении десятилетий этот показатель значительно превышал рекомендации организаций здравоохранения и не был связан с улучшением здоровья матери и ребенка. Но кесарево стоит намного больше, чем просто роды, и, кроме того, как отмечал в своей книге «Цена, которую мы платим» (The Price We Pay) исследователь врачебных практик Марти Макари, для некоторых врачей — кесарево удобней, особенно если роды случились в пятницу. Врач сделал операцию и поехал домой ужинать, и не надо ждать, пока женщина сама разродится.

А вот другой пример: согласно исследованию, проведенному в больницах Мичигана, почти каждая пятая гистерэктомия не была необходима с медицинской точки зрения.

Нельзя не вспомнить, что опиоидная эпидемия, при которой люди бесконтрольно употребляют опиоидные анальгетики, и от которой каждый год погибают десятки тысяч американцев, была спровоцирована врачами, которые десятилетиями выписывали опиоиды в неограниченном количестве. (В 2023 г. от передозировки умерло больше 83 тысяч человек, а в 2024-м — 54 тысячи).

Но американская медицина — это не только череда безобразий. Достижений за последние десятилетия тоже немало. Многие виды рака, которые в 1970-х годах были смертным приговором, теперь излечимы. Гепатит С, когда-то неизлечимый, теперь можно побороть за 12 недель таблетками. Еще в 2016 году более половины всех новых лекарственных средств, выпущенных в мировом масштабе, были произведены в США.

К сожалению, для многих американцев достижения науки меркнут по сравнению с собственным опытом, утверждающим, что пациенты делятся на тех, у кого страховка хорошая, и тех, у кого ее нет, что врачи и больницы — это бизнес, который зарабатывает на их несчастье, а страховые компании — это жадные акулы без совести и сострадания.

Заслуженное недоверие к институтам, призванным о человеке заботиться, и беззащитность перед лицом крупных финансовых игроков (больниц и страховых компаний) заставляют американцев все чаще прислушиваться к Трампу&Ko, продвигающим антинаучные теории в пику медикам и ученым.